– Я не передумаю!

– Не спеши с ответом, княже, – покачала головой многоопытная женщина. – Ныне ты горяч, обижен, не видишь для себя будущего. Но пройдет неделя, две или месяц, и все может измениться. Давай… Давай подождем месяц, хорошо? И коли ты за сей срок не передумаешь, тогда…

Княгиня-мать пожала плечами.

– Ты это сделаешь?

– Ты был моей единственной опорой в самые тяжкие дни, мой преданный витязь, – отвела руку Софья Витовтовна и слабо улыбнулась. – Поверь, я бы с большой радостью увидела самым знатным боярином Москвы именно тебя. Ибо все остальные предадут нас с сыном при первой же возможности. Но колдовство… Оно всегда заканчивается неприятностями. Боюсь, ты обвинишь в них меня. И наша дружба превратится во вражду.

– Это невозможно, княгиня! – мотнул головой юный воин. – Мы с сестрой любим тебя как родную матушку!

– Поэтому мне бы очень хотелось эту вашу любовь сохранить… – княгиня отступила, повернулась и бесшумно заскользила по выстеленному кошмой коридору. И меж шерстяных тканей угасли ее слабые последние слова: – Месяц, мой мальчик… Обожди месяц…

21 декабря 1425 года

Москва, Кремль

В этот день обед оказался слишком сытным – и после него Софья Витовтовна решила отлучиться в свои покои на некоторый отдых. Но едва княгиня-мать опустилась в любимое кресло – перед ней встал на колено юный начальник личной стражи, одетый в новенький замшевый колет с бархатными рукавами и каракулевой опушкой по вороту:

– Могу я обратиться к тебе, великая княгиня?

– Оставьте нас с витязем наедине, – вскинула палец правительница. – Все. Ягодка, ты тоже.

Свита, бросая на склоненного отрока любопытные взгляды, послушно покинула горницу, и Софья Витовтовна тяжело вздохнула:

– Я так надеялась, что ты забудешь о своей просьбе, мой мальчик…

– Я готов! – вскинул подбородок Василий Ярославович.

– Полагаешь, я щелкну пальцами, и все сразу изменится? – медленно покачала головой женщина. – Все немного сложнее, мой мальчик. Для обряда понадобится снег Карачуна, пепел Морены, перо властителя неба, след червя, свет луны, русалочья вода и еще кое-что по мелочи. Вино, полнолуние, девственная чаша из чистого дерева… Снег, как носитель смерти, пепел, как носитель возрождения, перо и след как знаки перемен и вода… Вода, потому как я дитя озера и мне легче всего действовать через русалочьи чары. И поскольку обряд надобен тебе, а не мне, то желательно, чтобы все сии составляющие ты собрал своими собственными руками.

– Ладно снег… – посмотрел на заиндевевшее окно княжич. – Но ведь пепел сожженной Морены можно добыть только весной, на Масляной неделе, а русалочью воду и вовсе только летом!

– Если бы я пробавлялась чародейством, мой мальчик, все сии снадобья имелись бы у меня в кладовых. Но я не кудесничаю! – развела руками Софья Витовтовна. – Посему потребные составляющие придется собирать по очереди. Снег сейчас, пепел через три месяца, воду на летнее солнцестояние.

Юный воин сразу приуныл, вздохнул и спросил:

– Что-нибудь еще?

– Да, мой мальчик, – кивнула княгиня-мать. – Раз уж ты станешь самым знатным боярином державы, я хочу, чтобы ты принес клятву верности. Ты дашь зарок верно служить моему сыну и мне, до самого своего смертного часа. Самую страшную клятву на послушание, что бы ни случилось и как бы ты ко мне ни относился!

– Да, матушка, – склонил голову юный витязь.

В сем требовании царственной ведьмы он не увидел ничего плохого. В конце концов – он и так является верным слугой Софьи Витовтовны и ее сына.

– Тогда собирайся в путь. Час Карачуна наступит в полночь. Зачерпни снег где-нибудь на открытом месте и сделай сие подальше от города. В Москве наст весь в копоти, а тебе потом талую воду из него пить. Так что выбирай полянку почище.

30 июня 1426 года

Москва, дубрава на краю наволока под Варваркой[22]

В сей теплый летний вечер свита княгини-матери появилась у ворот священной рощи уже совсем поздно, в сумеречный час заката. Верховая полусотня охраны, две кареты, украшенные позолотой на резьбе кузова и кожаной обивкой, со слюдяными окнами и золотыми двуглавыми орлами на дверцах; и три кибитки, обшитые кошмой. Кошмой, судя по сальному отблеску, щедро пропитанной воском для защиты от дождя.

Из возков на желтый песок одна за другой спустились женщины – солидные, в парчовых платьях и бархатных сарафанах, а многие вдобавок и в плащах с собольей и бобровой опушкой. Знойный день подходил к концу, и потому теплые наряды казались здесь очень и очень уместными.

У головной кареты с запяток соскочили молодые холопы в синих суконных кафтанах, подставили у дверцы скамеечку, распахнули дверцу. Спешившийся рядом четырнадцатилетний начальник стражи – в длинной золотистой ферязи и синих бархатных штанах, заправленных в красные сапоги, с саблей на боку и горностаевой шапке на голове, поспешно оттер слуг плечом и подал появившейся из глубины кузова Софье Витовтовне руку.

Княгиня-мать благодарно улыбнулась, опустила пальцы ему на ладонь, величаво спустилась вниз. Осмотрелась.

Позади послышался жалобный писк – это ключница, идущая позади, попыталась опереться сразу двумя руками на поданную холопом ладонь. Опереться по-настоящему, всем весом. Слуга не удержал неожиданного напора и с округлившимися глазами стал отваливаться назад.

По счастью, все закончилось хорошо: крепкий парень, отступив всего на шаг, оперся ногой и устоял – а Пелагея со всего размаха рухнула ему в объятия. И вроде как не стала проявлять поспешности в попытках освободиться.

Великокняжеская чтица, глядя на все сии неприятности, и вовсе предпочла выйти на воздух сама, без посторонней помощи.

Софья Витовтовна тем временем склонилась перед могучим дубом – возрастом своим, вестимо, не уступающим самой Москве, после чего оглянулась на знатных женщин:

– Со мною не ходите, боярыни. Для общения с богами свита не нужна.

– Невместно, княгиня! – со старательностью откровенно фальшивой, по обязанности, а не от души запротестовали некоторые из женщин. – Мало ли напасть какая случится?

– Со мной, вон, старший стражи пойдет, – княгиня-мать небрежно кивнула на княжича Боровского. – Коли что, защитит али тревогу поднимет.

Свита смиренно склонилась, привычно уступая своей госпоже в стремлении к молитвенному одиночеству.

Софья Витовтовна дождалась, покуда Пелагея достанет из сундука на задке кареты лаковую шкатулку, после чего вошла под кроны священной рощи. Женщины из свиты потянулись следом – но стали быстро рассеиваться по сумрачным тропинкам. За самой великой княгиней направились лишь ключница и чтица. И само собой – юный телохранитель.