через твои глаза. Сам ориша Ошала пришел проводить меня, какое благословение. Так совсем не страшно, идти вдвоем с тобой… Вечное умиротворение… Равновесие… Все на свои места… Завершается круг и начинается новый. Какое благословение…

Бабуля все говорила, благодарила богов, а я, кажется, заснула от усталости. Во сне меня покачивало из стороны в сторону, на губах сами собой рождались незнакомые слова. Мне снилось, как свет постепенно заливает тело бабули, потом в нем растворились кровать и вся комната. Я видела, как тонкий силуэт уходит куда-то все дальше и дальше, и, наконец, почувствовала, что можно отпустить чужую ладонь. Потом я услышала три глухих удара и с удивлением обнаружила длинную светящуюся палку в своей руке.

Ветра совсем нет. Воздух стоит и не колышется. От насыщенного цветочного запаха горький привкус во рту. На работу сегодня нужно пораньше ― я получила сертификат медсестры, и Паула назначила меня старшей по «милосердию». Серхио пошутил, что теперь я задеру нос и перестану с ним даже разговаривать. Я разрешила ему провожать меня домой после работы, чтобы мы могли наговориться вдоволь. Море едва шевелится, нехотя подбирается к берегу. Чуть скользнет по песку и уходит обратно. Белые пушистые цветы качаются у кромки воды. Море пахнет хризантемами. Бабуля говорила, что для жертвоприношения нужны белые розы, и что хризантемы ― цветы для похорон. Но Йеманжа сама меня просила. Я слышала. Так она сразу знает, что это я. Море пахнет хризантемами ― Мария де лос Анхелес заняла свое место на берегу.

Александра Разживина

Вид на вечное жительство

Ноябрьское ватное небо валилось на голую землю, душило клубами облаков. Ветер зло трепал их пухлые щеки, рвал, как уличный пес такого же уличного кота, но бесполезно, солнце не находилось.

Когда Гена Вавилов был маленьким, он ненавидел и боялся кладбища. Однажды, в пришкольном лагере после первого класса, одноклассница Танька предсказала, что из заброшенной могилы вылезет скелет и утащит его к себе. С тех пор ему снились кошмары, да такие, что фильмы ужасов смотреть не было нужды ― они крутились в голове.

Повзрослевший Вавилов кладбища не полюбил, конечно, но уже воспринимал спокойно. Тишина, умиротворение, мысли о вечном ― это ему даже немного нравилось. В отличие от кладбищенских автобусов. Не катафалков, с теми все просто и ясно, а самых обыкновенных, курсирующих между двумя точками: кладбище ― центр города.

Ее он заметил сразу. Коричневое драповое пальто, аккуратное, но сшитое по моде семидесятых, шляпка, белые перчатки, профиль с гордо поднятым подбородком в немытой раме окна. Она сидела, не касаясь спинки сиденья, смотря прямо перед собой, руки чинно сложены на коленях. Соседнее место пустовало, и Вавилов бесцеремонно плюхнулся на него. Некоторое время ехали молча. Гене всегда было их жалко. Шатуны ― несчастные созданья. Если применить к ним современную психологию, они застряли в стадии отрицания. А отрицали ни много ни мало собственную смерть. Вот чего не лежалось этой бабушке? Наверняка прожила долгую счастливую жизнь, двое детей, четверо внуков, шестеро правнуков ― Гена вовсю фантазировал. Все скорбят, оплакивают безвременно ушедшую, носят на могилку георгины и убирают листья. Зачем ей понадобилось выкапываться? Из-за этого он еще больше не любил осень. Ноябрь ― пик активности шатунов. Уже не лето, жара спала, еще не зима ― снега нет, выбраться относительно легко, кладбищенские сторожи, то ли циничные, то ли просто безразличные до отупения, специально для таких держали старое тряпье ― верхнюю одежду с ближайшей помойки. А может, они тоже сочувствовали? По-своему, как живой может жалеть мертвого?

Гена глубоко вздохнул и тут же пожалел об этом. От шатунов пахло, как говорил Шекспир, «тело пахнет так, как пахнет тело», особенно такое, полежавшее в земле. Именно поэтому их сторонились обыкновенные люди ― никто не хочет стоять или сидеть рядом с грязным вонючим бомжом. А бедняги, наоборот, тянулись поближе. Старались сесть в автобус или метро, зайти в магазин, попасть в кафе, чтоб хоть ненадолго почувствовать биение пусть даже и чужой жизни. Их не гоняли, но брезговали. А хранители, как Гена, патрулировали улицы и должны были сопровождать назад. Живым ― жизнь, покойникам ― покой. Вечный покой.

Автобус подбросило на кочке, и Гена очнулся от невеселых мыслей. За окном мелькали окраинные московские пейзажи. Это было нехорошо, во-первых, не по инструкции так тянуть время, во-вторых, неуважительно к беглянке. Она же тоже чувствовала, что Гена не просто случайно севший рядом увалень, в-третьих, не в его принципах откладывать неприятные дела.

– Пойдемте, наша остановка. ― Гена галантно протянул ей руку, помог спуститься с высокого сиденья, перевел через дорогу, не отпуская локоть спутницы. ― Вы приехали, мадам.

Старушка ехидно фыркнула, что не вязалось с ее обликом и вавиловскими фантазиями.

– Молодой человек, я пятьдесят три года проработала в школе. Господа и мадамы, как говорил Шариков, все в Париже. А мы в Подмосковье. Вам точно необходимо меня конвоировать назад? У меня дело чрезвычайной важности дома. Могу поклясться, вернусь сама, как закончу!

Вавилов опешил. Шатуны реагировали по-разному. Кто-то вообще был мало разумен и только хныкал, другие агрессивны, третьи заискивали, предлагали деньги. Иронизирующих до сегодняшнего дня не встречалось.

– Мадам, к сожалению, вам необходимо вернуться. Сейчас мы сядем в автобус, и вы мне расскажете, что случилось, а я подумаю, как вам помочь.

– Меня зовут Валентина Александровна, молодой человек!

Вавилов кивнул:

– А меня Гена Вавилов.

Ученик пятого Б, захотелось ему добавить.

– Андрюша голоден. ― Валентина Александровна покачала головой. ― Когда случилась эта неприятность, он гулял, а сейчас не может вернуться домой, ключи ведь зачем-то положили мне в карман. Да и как он откроет дверь? Так что мне срочно необходимо вернуться и как-то решить эту проблему.

Вавилов ничего не понимал. Женщине на вид было за восемьдесят. Какой Андрюша? Один из четверых внуков или шестерых правнуков? Может, он умственно отсталый, родители отказались и оставили жить с бабушкой? Куда смотрят органы опеки?

– Андрюша ― ваш внук? Он недееспособен?

– Андрюша ― кот. И он вполне дееспособен, но жив и привык есть дважды в день! А меня уже неделю нет дома! ― Старушка цепко ухватила Вавилова за рукав. ― Геночка, я вижу, вы хороший мальчик! ― Вавилов испуганно уставился на нее. ― Мне нельзя к живым, это я понимаю, это логично, но ведь вам можно! Пообещайте мне съездить туда и накормить несчастное животное!

То ли от удивления, то ли от жалости, Гена пообещал, проводил подопечную до кованых ворот: «Спасибо, дорогой! Дальше я сама, не