Дорога верхом заняла почти месяц, и это было не так долго, поскольку взрослых пленников гнали пешком, вместе с захваченными у них лошадьми, тощими после зимы коровами и овцами. Мужчин и женщин расставляли в ряды по нескольку человек в каждом, связывали им назад руки сыромятными ремнями и сквозь эти ремни продевали деревянные шесты. Кроме того, пленникам набрасывали на шеи веревки. Затем, держа эти направляющие веревки за концы, верховые татары тащили пленников вперед, а другие всадники гнали их сзади по степи, подгоняя нагайками.

Пешком дорога в неволю занимала два, а то и три месяца. За время пути большая часть полона гибла от физической усталости, жажды и голода.

Крымский полуостров со стороны степи защищало от врагов мощное, длиной в семь верст оборонительное сооружение. Оно было построено еще римлянами и включало в себя десятиаршинный ров, десятиаршинный же земляной вал с деревянными частоколом и башнями поверху.

После присоединения Крымского ханства к Османской империи турки провели реконструкцию этого сооружения и встроили в него три каменные крепости. С тех пор оборонительное сооружение называлось Турецкий вал.

Самой большой из встроенных в Турецкий вал была крепость Ор-Капу, или Перекопь. Только проехав по подъемному мосту и пройдя через северные ворота этой каменной крепости, можно было въехать на территорию Крымского полуострова.

Проезжая верхом вместе со всем татарским отрядом через ворота Перекопи Анастасия случайно услышала примечательный разговор.

Рядом с стражником татарином стоял купец литвин, готовившийся вывезти с полуострова десяток телег, нагруженных мешками соли. Соль эту добывали русские пленники недалеко от крепости – собирали ее с поверхности небольших пересохших морских заливов, образовывавших вместе «гнилое озеро» – Сиваш.

Торговец увидел въезжающий на полуостров отряд Хаджи и спросил у стражника на единственно понятном обоим русском языке:

– Сколько же это полона привезли в этом году из Руси?

– Да никак не меньше, чем семь туменов, – ответил ему явно гордившийся этой цифрой стражник.

– А остались ли еще люди на этой самой Руси? – задумчиво спросил литвин.

– Остались, – самодовольно ответил татарин. – Мы сразу всех в полон не берем – ждем, когда подрастут новые поколения русских. Иначе нам нечем будет торговать, и жить не с чего будет.

О чем еще говорили случайные встреченные на дороге люди, княжна не услышала, поскольку татарский отряд с полонянами проехал через ворота башни и двинулся дальше, по направлению к Кафе.

В Кафе Анастасия провела несколько дней на площади в порту, пока мурза Хаджи искал покупателей на привезенных пленников. Здесь она наслушалась терзающих душу рассказов других пленников.

Один из пленных, среднего возраста крепкий высокорослый мужчина, из детей боярских, Кузьма Степанов рассказал, что у него татары взяли в полон «отца Степана, мать Марью, жену Авдотью, двух братьев, Елисейку пятнадцати лет, Асташку трех лет, да сестру Домницу пяти лет. Вместе с ними кочевники увели невестку Анисимку с тремя детьми – Катеринкой пяти лет, Палашкой году и Ивашкой полутора лет отроду». Все маленькие дети во время бесконечно долгого пути в неволю погибли.

После этого рассказа княжна ясно осознала, что трагедия коснулась не только ее самой, ее семьи и челяди, но и всего русского народа.

Наконец мурза Хаджи нашел перекупщика Тавила и продал ему два десятка привезенных с собой из набега на Подмосковье русских детей – семнадцать мальчиков и трех девочек. Кузьму Степанова и еще двух взрослых мужчин, захваченных в бою, мурзе пришлось отдать в счет налога туркам.

Тавил по крови был ногайцем. В 1548 г. он, молодой и сильный воин, участвовал в набеге на Крымское ханство в составе семитысячной ногайской орды. Это войско было разгромлено крымским ханом Сахиб-Гиреем, а всем попавшим в плен ногайским воинам отрубили голову. Из этих голов крымский хан приказал возвести две громадные пирамиды перед въездом в крепость Ор-Капу. Событие вошло в историю, как «Ногайская бойня».

Тавилу тогда удалось убежать с поля боя и укрыться на территории Кефинского санджака – обширной турецкой провинции на южном побережье Крымского полуострова. Он смог это сделать потому, что был смышлен, изворотлив и хорошо знал татарский язык.

Ногайцы и крымские татары по-разному поклонялись Мухаммеду, и чтобы не попасться Тавил притворно принял иудаизм. Он совершил обряд гиюр и стал гером – членом еврейской религиозной общины. Это открыло ему доступ к вращавшимся в общине капиталам.

Перепробовав разные виды заработка, Тавил остановился на торговле рабами на рынке Кафы. За право вести торговлю он регулярно платил взятки турецким чиновникам, надзирающим за уплатой налогов в султанскую казну. Прибыли от торговли были столь велики, что это было совсем не обременительно.

За прошедшее со времени «ногайской бойни» время Тавил сильно постарел и потолстел. Теперь он носил полосатый шелковый халат и широкие шаровары, белый тюрбан и длинноносые кожаные чувяки. Жениться из соображений личной безопасности он не стал – предпочитал сожительствовать со своими молоденькими рабынями.

Мурза Хаджи продал Тавилу привезенных детей, сказав, что они из Польши. Тавил заплатил за товар аванс, поскольку общая сумма покупки была настолько велика, что у него сразу не было столько свободных денег.

На следующий день торговец, с помощью переводчика Игната, выяснил, что все купленные им дети русские. Он продал всех мальчиков подвернувшимся турецким купцам по более низкой цене, чем полагалась за поляков. При окончательных расчетах Тавил заплатил мурзе ту сумму, которая считалась справедливой среди работорговцев в отношении русских детей.

Хаджи пожаловался на Тавила надсматривавшему за порядком на рынке рабов турецкому чиновнику. К несчастью, старый покровитель Тавила недавно умер, а с новым у него еще не сложились доверительные отношения. Чиновник передал дело на рассмотрение местному судье – кади. Кади обязал Тавила выплатить мурзе всю оговоренную вначале сумму, уплатить штраф в пользу султана за обман, да еще и лишил его навсегда права торговать в Кафе.

Тавил прекрасно понимал, что турки просто воспользовались случаем и хотят вытеснить его, как иноверца и инородца, с рынка, но сделать ничего не мог. От него кади даже не захотел брать взятку, обычно решавшую все проблемы на рынках Кафы. Похоже, что кади почувствовал, что Тавил глубоко в душе ненавидит татар, а вместе с ними и ислам?

Пока шли судебные разбирательства, отроковица Прасковья жила в доме Тавила вместе с двумя другими русскими девочками-пленницами. Одну из пленниц хозяин взял себе в наложницы. Прасковья показалась ему невзрачной, и он определил ее помогать по хозяйству.

Княжна исправно выполняла свою работу по дому, и Тавил разрешал ей за это посещать по субботам греческую церковь. Сам он строго соблюдал установления Торы: ходил в этот день в синагогу, не работал, зажигал свечи, ел халу и пил кошерное вино. Свободное время в этот день он проводил за чтением молитвенника Моше бен Иакова «Мингах Кафа» – «Кафская литургия». Иудейская мудрость его особо не интересовала, но надо было уметь соблюдать установленные в общине обряды и правила, поддерживать разговоры с единоверцами.