– Чем ты жил все это время, Рафу? И есть у нас что-нибудь, с чего начать? – Он больше не мог уклоняться от своего долга.

– Я не пропал, – улыбнулся Рафу. – Солдат нигде не пропадет. И пусть тебя не обманывает моя работа. Я стал настоящим богачом. То, что из наших работников я остался единственный, в определенном смысле даже сыграло мне на руку. Я стал здесь чем-то вроде теневого владыки. Скажу не хвастаясь – на Префектласе есть только один человек могущественнее меня. Это Борис Шторм. Никто не знает, кто я такой, но все обо мне слышали.

– Значит, ты – Змей?

– В его чешуйчатой плоти.

– С ума сойти, – расхохотался Диф. – И как это мы не столкнулись раньше? Ведь столько лет пропало даром, Рафу…

Смех его оборвался. Итак, у Рафу теперь собственная империя. И он может счесть старые обязательства ненужной обузой.

– Будь это так, – сказал Рафу, когда Диф спросил его напрямик, – я не пришел бы сегодня к тебе.

Я покинул бы Префектлас, как только наладил здесь работу. Улетел бы в безопасное место, стриг бы купоны и лишь изредка поигрывал мускулами, чтобы держать своих вассалов в узде. Но я не сделал этого, потому что хотел выполнить до конца свой контракт с Норбонами.

Диф ухмыльнулся. Рафу был сентиментален, как только может быть сангариец.

– И что мы теперь будем делать, Рафу? Старик ухмыльнулся в ответ.

– Ну, это очень просто. Мы восстановим твое положение в семье и подчиним себе главную базу в Метрополии.

– Да ведь на это потребуются деньги и мускулы, друг мой. У тебя все это есть?

– Нет, сейчас мне это не по плечу. Придется свернуть все дела здесь и на вырученные деньги снарядить корабль с надежным экипажем. Мы станем разрабатывать Осирис, пока не накопим достаточно сил. Нужно жить вдалеке от Метрополии, но при этом держать Семейство в курсе всех дел, чтобы там не забыли о твоем праве наследования. Осирис станет нашим главным козырем, он поможет привести их всех к послушанию. Давай-ка прикинем: на это уйдет года два. Потом самое меньшее еще два года, чтобы объединиться и обосноваться всем Семейством на Осирисе. Еще пять лет, чтобы разобраться с Дарвонами, отстоять свои права в суде, примириться с новыми врагами, которые у нас появятся во время усобиц, и завершить проект на Осирисе. Накинем еще годик-два на всякий случай. Значит, только через десять лет мы твердо встанем на ноги и сможем взяться за то настоящее дело, завещанное твоим отцом: за уничтожение животных, которые убили твоих родителей.

– Это чертова уйма лет, Рафу.

– У тебя есть другие планы на эти годы? Может быть, ты в пещере уже проделал столько работы, что можешь уходить на покой?

Годы катились мимо, скрываясь в пыльных закоулках времени. Диф и Рафу обращали в быль мечту за мечтой. Они подчинили себе Норбонов в Метрополии, добрались до Осириса, возвеличили имя Норбонов, внушив другим сангарийцам страх перед своей мощью. Пустив в ход коварство и обман, они проглотили несколько мелких Домов, которых пособники врага Дарвоны склоняли к лжесвидетельству. Насытив свою алчность, Норбоны решили раз и навсегда покончить с Дарвонами. И тогда друг Дифа извлек на свет Божий документы из архивов Префектласской Корпорации.

Эмили была одним из многих свидетелей, представших перед комиссией из Глав Первейших Семейств. К тому времени она превратилась в сногсшибательную женщину. У Дифа защемило сердце, когда он вспомнил о годах, проведенных вместе. Затосковала и Эмили. Но…

Жизнь с Борисом Штормом здорово ее пообтесала. Она не была уже прежней Эмили, беглой девочкой для удовольствий. Она превратилась в леди.

Кто выбивает скамейку, когда вешают палача?

Один из самых неприятных моментов в нашей жизни – тот, когда приходится осознать, что наши родители всего лишь люди, и притом смертные. На меня эти откровения обрушились лавиной. Я был по-настоящему потрясен, хотя думаю, что смог тогда это скрыть.

Я вырос, веря, что отец мой – полубог. В глубине души я понимал, что он смертей, просто мне никогда не приходило в голову, что его могут убить. Полагаю, мне следует благодарить дядю за снятие с моих глаз этих шор.

И лишь моего отца должен я благодарить или винить за то, что он вынудил меня понять: даже мудрый и благородный Гней Юлий Шторм может быть мелочным, высокомерным, слепым, неоправданно жестоким и, возможно, даже чуточку глупым. Последнее открытие потрясло меня гораздо глубже, чем все остальные. В конце концов, все мы вступаем в жизнь уже приговоренными к смерти. Но где записано, что в ожидании смертного часа мы должны коротать время, приобщаясь к идиотизму и страданиям соседей по камере?

И хотя впоследствии я любил его ничуть не меньше, но после их стычки с дядей я утратил былое благоговение к отцу. А какое-то время даже присутствие отца причиняло мне боль.

Терять иллюзии – всегда больно.

Масато Игараши Шторм

Гней Шторм выплывал во вселенную, где не было ничего, кроме грызущей боли, де он? Что с ним случилось?

Его слабеющая рука успела дотянуться до рычага. Или автоматика сработала. Так или иначе, он успел оказаться внутри спасательного кокона прежде, чем вакуум до него добрался.

Шторм знал, что не умер. При воскрешении почти не испытываешь боли. Умершего доктора, прежде чем вернуть к жизни, собирают нацело. И вот ты появляешься на этом свете, жизнерадостный, полный сил, даже не представляющий, что бывает внутренняя боль, – как в молодости. Но если ты не умер, лечение проходит довольно обыденно, и приходится играть по старым правилам, установленным Природой. Тогда ты приходишь к здоровью через боль.

Не раз Шторму хотелось одного – чтобы ему дали спокойно умереть. Или чтобы Кассий наконец отправил его в Железную Крепость для настоящего лечения.

При одном из пробуждений Шторм увидел склонившегося над его коляской Мауса с выражением тревоги и безмерной усталости на лице.

– Маус, – прохрипел он, – что ты здесь делаешь?

– Кассий приказал мне остаться, – ответил юноша. – Это – часть моих тренировок. – Он натянуто улыбнулся.

– Он меня упросил. – Пропущенный через интерком голос Кассия казался еще более механическим и далеким.

– Сынок, ты должен вернуться в Академию, – упорствовал Шторм, забыв, что этот спор он уже проиграл.

– С этим я все уладил, – сказал Кассий. Может быть, подумал Шторм. Он точно не помнил. Последний месяц прошел в страшной суматохе. Наверное, Кассий действительно воспользовался своим влиянием на Военный Колледж.

Он попробовал засмеяться, и наградой ему стал приступ невыносимой боли. Вакуум все-таки подпортил ему легкие.