— Говорю же, дурочка, — шепчет он мне на ухо, отчего мне окончательно сносит крышу.

Я первая его целую. Как попало и совсем не метко: в губы, подбородок, скулы, щёки, мне сейчас лишь бы целовать, лишь бы не останавливаться. Стас не сопротивляется, но особо и не учувствует в этом процессе. И мне становится обидно, решаю, что он издевается надо мной. Пытаюсь развернуться и уйти, но он перехватывает меня поперёк живота, и мы вместе падаем на кровать. Тут он уже целует меня сам — аккуратно, не спеша, словно смакуя каждую секунду сего действа. И я растворяюсь в нём, его губах, его дыхание. Он позволяет мне стянуть с него футболку, а когда я хватаюсь за свою, он опять хмыкает.

— И куда ты торопишься?

— Гештальт, — напоминаю я.

— Ах да.

Я прижимаюсь к его обнажённой груди, и без футболок ощущения становятся острее. Участки кожи словно зажигаются от наших соприкосновений. Мы всё ещё целуемся, долго, напористо, уже почти жадно. Стас гладит меня по спине, с каждым касанием сильнее вжимая в себя. Я пытаюсь добраться до его ширинки, когда он вдруг наваливается на меня, а потом так же неожиданно оказывается у меня за спиной, прижимая моё тело к своему торсу. Я жду продолжения, но Стас ничего не делает, лишь ласково прижимает к себе.

— Давай спать, — говорит он мне в затылок.

Я дёргаюсь, стараясь вырваться из его рук, но Стас лишь сильнее приваливается ко мне со спины, ограничивая все мои брыкания. Становится так обидно, словно он только что отверг меня. С губ слетает вздох разочарования.

Как только я устаю вырываться, он целует меня в шею, слегка прикусывая её.

— Глупая, ты так ничего и не поняла. Я не планирую ничего закрывать… Я вообще только начал. А теперь спи.

И я, как послушная девочка, проваливаюсь в жаркий и крепкий сон, слегка отдающий хвоей и цитрусом.

— Стас, только дров не наломай, — с ощутимым беспокойством в голосе просит меня мама. Я скидывал свои немногочисленные вещи в сумку, когда она с серьёзным видом вошла в комнату.

— Ты о чём? — теряюсь я, ещё каких-то десять минут за завтраком всё было в порядке. Она весело болтала с близняшками без всякого намёка на тревогу.

— Обо всём, — вздыхает она. — Думай сначала головой, а потом делай, хорошо?

Её тон, впрочем, как и весь наш разговор, начинает меня напрягать.

— Тебе известно что-то такое, чего не знаю я? — пытаюсь отшутиться, а сам гадаю, мог ли отец рассказать ей что-нибудь.

Наше пребывание в родительском доме подходило к концу, все дела были переделаны, родственники уважены, а отцовский день рождения был отмечен по высшему классу — шумно и весело, теперь было время отчаливать восвояси. Рома ранним утром уже улетел в Питер, а наш самолёт с Дамиром ждал нас через несколько часов. И всё было спокойно. Впервые я улетал из дому в томительном ожидании чего-то очень важного, что подхлёстывало меня поскорее вернуться в Москву. И не последнюю роль в этом всём сыграл наш телефонный разговор с Верой.

А тут мама. Настороженная и обеспокоенная. Кладу свои руки ей на плечи.

— Ма, ну ты чего? Всё путём.

— Боюсь представить каким, — с упрёком смотрит она на меня. — Кто вас знает, что вы там творите, ведь не рассказываете ничего.

— Мы просто бережём твои нервы, — беззаботно поясничаю я.

— Я о том же, — излишне серьёзно воспринимает она мои слова. — Значит, я не ошиблась. У тебя случилось что-то…

Мать даже не спрашивает, она уже что-то там для себя решила.

— Маааам, — закатываю я глаза. — Ну что у меня могло случиться.

— Вот это ты мне и скажи… — настаивает она, а я молчу, пытаясь сообразить, откуда вообще растут корни всех её вопросов. Отпускаю её плечи и развожу руками. Ну, правда, не понимаю я. — Вы просто все эти дни что-то бурно там обсуждаете за моей спиной.

— Чувствуешь вселенский заговор?

— Стас! — одёргивает меня мама. — Не издевайся.

— Даже не думал, — отвечаю достаточно спокойно, хотя внутренне уже начал заводиться. Она права, за эти дни каждый посчитал своим долгом провести со мной лекцию на тему, как надо и как не надо. Один лишь Кирилл посоветовал забить на них всех, но даже в его словах мне чудилась попытка сунуть свой нос в мои дела.

А меня всё удивляло, как это мама умудрялась оставаться в стороне, а вот гляди, и она не утерпела. Но если Дама или Рому можно было просто послать, то с мамкой так не поступишь. Придётся терпеть и сдерживаться.

Мама опять вздыхает от моего упрямого молчания.

— Сын, я же не слепая, я всё вижу. Тебя что-то беспокоит. И если не хочешь говорить, не говори, только, пожалуйста, принимай взвешенные решения.

Она как всегда видит меня насквозь.

-А если нет правильного решения? — не выдерживаю я. — Если любой из вариантов причинит кому-то боль?

Я вижу, что ей очень хочется начать задавать мне вопросы, но каким-то неведомым мне образом, мама одёргивает себя. Она всегда умела понимать грань, где стоит давить на нас, а где отпустить.

— А в жизни редко бывает так, что всем хорошо было, даже скорее наоборот. Просто боль она разной бывает. И с одной из них можно справиться, можно её принять, а другая… другая слишком нечестная. Очевидная вещь, но попробуй поступить по совести.

— Мааам, — зачем-то зову я её, хотя так и не знаю, что сказать.

— Что, мам? — упирает руки в бока, изображая из себя напускную строгость.

— Ты знаешь, что я тебя люблю? — с чего-то перехожу на сантименты.

Родительница прищуривает один глаз, словно подозревая меня в чём-то нехорошем.

— Подлизываешься?

— Обязательно!

Мама вроде как успокаивается, по крайней мере, плечи её сейчас не такие напряжённые. Она проводит ладонью по моей щеке, как делала это в моём детстве.

— Стас, ты лучше всех знаешь, что тебе надо. Слушай сердце, одно оно лишь зорко…

— А вот вообще банальность! — фыркаю я. Всё-таки женщины, такие женщины!

Полёт домой прошёл нормально. Дамир не стал лезть ко мне в душу, хотя четыре часа полёта были неплохой такой возможностью окончательно пройтись по любимой теме «Стас и его личная жизнь». Но, то ли он действительно решил оставить меня в покое, то ли уже сказал всё что смог.

Я откинулся на своём кресле и попытался представить, что же ожидает меня по возвращению в Москву. А ждала там Вера, желательно у меня дома и в моей постели. Здесь я довольно заулыбался, представив, как фиолетовые волосы разметались по моей подушке. Пока что ничего лишнего, просто образ спящей девушки под моим одеялом… пока что… Потому что сладкие фантазии тут же сменяются болезненным уколом совести. Сначала меня ждал разговор с Настей, от мыслей о которой внутри у меня всё сжималось в тугой ком. Я принял своё решение. Сам не понял когда, может быть, в момент разговора с отцом или когда братья устроили свой консилиум по поводу моих отношений, или же когда звонил Вере. Скорее всего, последнее. Хотя я не планировал, всё получилось как-то само по себе.