– Вадик, – она легонько поцарапала ногтем по моей щеке, – Вадик, проснись.

Я сделал вид, что пробудился в сию секунду. Открыл глаза, и волшебное видение растаяло. Дина действительно сидела в «сонной» майке на краешке моей кушетки, но глаза у нее были красные, а губы дрожали.

– Что случилось? – Сон вместе с видениями слетел с меня в одну секунду.

– Вадик, скорее вставай, случилось что-то ужасное, – прошептала она дрожащими губами.

– Что такое? Чего ты вскочила чуть свет? – заволновался я.

– Уже не чуть свет, ты просто долго спишь, – пробормотала Дина скороговоркой, – кое-что случилось, Вадик. В Завьялова стреляли.

– Как стреляли? – не понял спросонья я.

– Из пистолета, – ответила Дина, – я сегодня как встала, включила компьютер, хотела посмотреть новости, а там сообщение. Оно на всех новостных лентах. В него стреляли. Он в реанимации.

Она сжалась в комочек и стала какой-то совсем маленькой.

– Ты был прав, – сказала она жалобно, – тогда хотели убить не Алену, хотели убить меня. А теперь решили убить его. Но я совсем ничего не понимаю. Кто? Зачем?

– Погоди-ка, – запричитал я, уже жалея, что тогда в попытках найти аргументы, чтобы оставить ее у себя, переборщил и насмерть напугал девушку, – дай-ка мне почитать.

Я вскочил, натянул джинсы и побежал в ванную, чтобы умыть лицо и почистить зубы – я не мог позволить себе приблизиться к Дине в заспанном виде. А еще мне нужно было хотя бы две-три минуты, чтобы осознать услышанное. Когда я убеждал ее в том, что на самом деле мишенью убийцы могла быть она, мной двигал не страх за любимую, я даже, честно признаться, даже не очень-то и верил в то, что говорю и в чем пытаюсь ее убедить. Я хотел, чтобы она осталась, и пускал в ход запрещенные приемы. Но теперь я и сам испугался не на шутку. Вокруг них действительно происходит что-то страшное, и мой эгоцентризм, мое желание затащить Дину к себе любой ценой, возможно, спасло ей жизнь.

– Ты спас мне жизнь, – как будто читая мои мысли, сказала она, едва я переступил порог кухни, где она уже сидела, поджидая меня.

Молча я включил чайник, достал посуду, нашел на полке коробочку с мятой, чтобы бросить по щепотке в наши чашки.

– Я даже не знаю, что тебе сказать, – беспомощно выдавил я, – наверное, сейчас нужно быть очень осторожным.

– Наверное, – кивнула Дина, – зайди в мою комнату, почитай.

Я побрел в свою комнату, которую уступил Дине и которую она назвала своей – неделю назад от таких слов я умер бы от счастья, – и сел перед ноутбуком. Это уже не шутки. За что поплатилась ее подружка, было большой загадкой, но Завьялов… С ним любые случайности, любые внезапно возникшие конфликтные ситуации могли сразу исключаться. Выстрел в такого человека не мог быть ошибкой. Такие, как Завьялов, не случайно появляются на свет и уж тем более не случайно умирают. Хотя он еще не умер. Во всяком случае, об этом сообщения не было. Меня начала колотить нервная дрожь.

– Слушай, Дина, – сказал я, вернувшись в комнату и застав ее в той же позе, что и оставил, – а у тебя нет, случайно, какого-нибудь отвергнутого поклонника? Или бывшего возлюбленного? Или маньяка, на худой конец? Может, кто-то сильно расстроился из-за твоего отказа, а? Не могло такого быть? Как-то очень уж похоже, что кто-то на тебя из-за этого обиделся.

– Принеси чаю и посиди со мной, – сказала она отрешенно.

– И ты мне расскажешь про маньяка?

Дина не ответила, и я решил, что слегка переборщил. Я протянул ей кружку с мятным чаем, проследил, как она сделает глоток.

– Ты знаешь, Вадик, я хочу тебе кое в чем признаться, – тихо сказала она, – это не обязательно, но мне сейчас это нужно. Я ведь не совсем нормальная, я урод.

Я не успел фыркнуть ей в ответ, как она продолжала.

– Моральный урод, я имела в виду.

Дина встала, подошла к окну и повернулась ко мне спиной. Я понял, что она сейчас действительно что-то хочет мне сказать.

– Всю жизнь я панически боялась боли, душевной боли, я имею в виду. Я так боялась ее, что даже не заводила ни кошку, ни собаку – думала, что, если животное вдруг умрет, я этого не вынесу. Но один раз все же попалась: один человек заставил меня страдать, очень сильно страдать. Потом я уже поняла, что все это было детскими соплями и не более того, но в тот самый момент мне так не казалось. В тот момент я думала, что мое сердце разрывается на части и что жизнь больше не имеет смысла. Глупости и бред, конечно, но ведь тогда я думала иначе. Тогда я думала, что я либо умру, либо вылечусь, но если уж вылечусь, то никогда в жизни больше не допущу, чтобы со мной произошло что-то подобное. Я думала, что это будет сложно, но нет. Оказалось, все совсем не так сложно. Моя душа умерла. И сложным было бы обратное – разбудить ее, снова привести в чувство. Так что я сдержала данное себе обещание. Я никогда и никого больше не подпускала к себе близко. То есть я общалась с мужчинами, заводила романы, но в душу к себе никого не пускала. Я сделала для себя важнейший вывод – мужчины не должны быть источником счастья. Для кого угодно, но только не для меня. Я могу извлечь счастье из других вещей. И, кроме мужской красоты, в мире существует и другая красота, которая может подарить мне счастье, которое я не буду бояться потерять. Я не использовала мужчин, я всегда оставляла им взамен то, чего они от меня хотели, и старалась сделать так, чтобы никому не причинить боли.

– Проще говоря, ты сделала мужчин источником денег? – просипел я, совершенно не отдавая себе отчета в том, что говорю.

– Можно сказать и так, – ничуть не обидевшись, ответила Дина, – деньги – это моя заместительная терапия, если хочешь. Они дают мне возможность извлекать из окружающего мира ту дозу счастья, которая мне необходима для того, чтобы жить и не превратиться в старую злобную сволочь.

Бедная, одинокая девочка! Только теперь я понял, что такое моя волшебная, недосягаемая красавица. Когда-то давно кто-то больно ее ранил, и она больше никому не верит. Она ищет утешения в том, что заставляет ее забыть об одиночестве. Но даже не догадывается, что оно всегда рядом с ней, что оно лежит на ней тяжелой печатью. Она продает картины, мотается по миру, любуется морскими закатами, она молода и красива. Но она права: она урод. Бедная, одинокая девочка с холодным искалеченным сердцем.

– Как ты думаешь, что мне теперь нужно сделать? Наверное, пора выйти отсюда и…

– Что и, – вспыхнул я, – что и? Никаких и! Ты останешься здесь до тех пор, пока мы не будем уверены, что за пределами этого дома ты будешь в безопасности.

Если раньше я не хотел выпускать ее, то теперь просто не имел на это права. Она нуждается в помощи, и, кроме меня, на всем белом свете защитить ее некому.