Чье-то настойчивое толкание выхватило Алексея из сна. Он с трудом разомкнул веки, будто промазанные еловой смолой. Все тело ломило от усталости и било мелкой дрожью от холода. Мышцы обмякли и слушались неохотно. Речкину стало тоскливо и гадко на душе. Как это бывает, когда сильно уставшего, едва поспавшего человека будят спозаранку. И сделалось вдвойне противнее, когда он рассмотрел место своего пробуждения. То же тесное, полумрачное помещение, измятая, неудобно топорщащаяся складками шинель, далекая синь неба в узких глазницах амбразур. Жестокая, беспощадная реальность навалилась на Алексея тонным грузом. Она отрезвляла ото сна и в то же время расхолаживала своим унынием и фатальностью. Речкин вновь ощутил предательски обезволивающий страх, удушающую до легочного спазма тревогу. Именно в таком состоянии Речкин промаялся долгое время, прежде чем заснул, и в нем же проснулся.

Единственное, что приятно отметил про себя лейтенант, – ушла головная боль, но левая сторона головы по-прежнему ощущалась притупленно, как не своя.

– Наши подошли? – первое, что спросил Речкин, устало шевеля сонными, едва подвижными губами, еще не разглядев того, кто его разбудил.

– Нет. – Перед ним на корточках сидел Розенблюм.

Бледный, еще больше осунувшийся и совершенно лишенный эмоций. Усталый, будто и не спал совсем. И лишь свалявшееся из густых, кучерявых волос гнездо на его высоколобой голове говорило о том, что все же спал.

Услышав ответ, Алексей испытал глубочайшее, отравляющее душу разочарование. Ведь он так стремился скорее заснуть, надеясь, что проснется от близких выстрелов подошедшего 112-го полка. Но вокруг было тихо. По-довоенному тихо. Давяще тихо. Пугающе тихо.

Лейтенант приподнялся над своим лежбищем и не спеша уселся, помогая себе здоровой рукой.

– Пошли дежурить. Время подошло, – кивком головы позвал его Михаил.

– А ты чего не спал, что ль? – спросил Речкин, все еще не придя в себя ото сна.

– Да не идет сон. Совсем чуть-чуть подремал! – Розенблюм выждал небольшую паузу и как-то нехотя, словно через силу, добавил: – К раненым ходил…

– Как они?

– Плохо, Леша… Один умер. Двое совсем тяжелые, все стонали, бредили. Сейчас уснули вроде…

– А тот, что умер… Где он?

– А где ему быть? Куда денешь его? Дверь-то задраена…

Речкин молчал. Не боясь грязных пальцев, он старательно вычистил уголки глаз.

– Как рука твоя? – Розенблюм коснулся перемотанного тонкой окровавленной полоской от исподнего предплечья Алексея.

– Да, кажись, лучше… – Речкин сомнительно нахмурился.

– Так болит? А так? – спрашивал Розенблюм, аккуратно ощупывая раненую руку товарища, тот отрицательно мотал головой в ответ. – Все в порядке! Кровотечение прошло. Давай, перевязку сделаю!

Алексей лишь отмахнулся здоровой рукой.

– Чем ты ее делать будешь? Скоро нагие совсем останемся!

Военфельдшер послушно отстранился. Он медленно встал, вытягиваясь всем своим длинным, худощавым телом, и замер возле Речкина.

– Кстати, что вообще вокруг происходит? Немец нас не трогал? – Речкин вопросительно взглянул на Михаила исподлобья, снизу вверх.

– Пока засыпал, с левой стороны еще бой слышался. Потом сквозь сон слышал, что бой шел где-то сзади, в Титовке, может… А у нас здесь тишина… Пару раз где-то левее пулемет очередь давал. И все…

Речкин задумчиво уставился в сторону бойницы, широко зевая и растирая правой рукой щеки.

– Пошли уже… – еще раз позвал товарища Розенблюм.

Алексей протянул ему здоровую руку, крепко вцепился в Мишину ладонь и рывком поднялся на ноги, благодарно кивнув.

Шинель, нагретую теплом собственного тела, Речкин взял с собой. Следуя примеру опытного пограничника, так же сделал и Розенблюм. Разошлись по комнатам с пулеметами.

Возле пулеметного стола, уткнув плечо в холодную бетонную стену, почти у самого края бойницы, стоял Макаров. Окутанный табачным дымом, он не спеша потягивал папиросу, не отрывая глаз от вида извне. Винтовка его была снята с плеча и лежала возле пулемета, вдоль нее растянулась извилистой змеей набитая остроконечными патронами пулеметная лента.

Услышав глухие шаги, Макаров встревоженно обернулся и, увидев вошедшего лейтенанта, небрежно козырнул, переложив папиросу в пальцы левой руки.

Вышедший у всех на глазах конфликт с Макаровым, случись это неделю назад, обязал бы Речкина хранить теперь с ним сухое, строгое молчание, с редкими обмолвками, не выходящими за рамки устава, но теперь шла война, и раз отдать нахала под трибунал возможности не было, а сам пускать в него пулю Алексей не стал, то теперь махать кулаками было уже поздно. Общая беда не оставляла времени на взаимные обиды.

– Как обстановка? – поинтересовался Алексей, подойдя к амбразуре. Извне было солнечно, легкий ветерок едва колыхал низкие травинки и чуть рябил зеркала озер, принося в ДОТ прохладу и свежесть.

– Спокойно… – ответил Макаров, чуть отойдя в сторону. – Кто до меня стоял, передали, что тоже все тихо было.

– А на дальних позициях, откуда егеря вчера огонь из пулеметов вели? – спросил Алексей, пристально вглядываясь еще мутными после сна глазами в хребет впередилежащей сопки. – Никаких движений не видать?

– Не видать… Передал предыдущий, что стоял… Цецкаев вроде фамилия его… Мол, слыхал рядом речь немецкую, но за мою смену тишина полная была. А там, впереди, разве что толком разглядишь? – И досадливо добавил: – Эх, бинокль бы!

Алексей и сам с сожалением вспомнил свой бинокль, с которым провел месяцы в нарядах на границе. Так долго был он при нем, а в самый нужный момент его не оказалось. Речкин, видимо, потерял его во время боя на границе или же когда бойцы выносили к своим. Хороший был бинокль!

Макаров сделал еще две короткие затяжки и, чуть потеснив лейтенанта, швырнул окурок точно в амбразуру.

Речкин только сейчас заметил, что на нем нет шинели.

– Не холодно? – поинтересовался Алексей, выставляя руку, через которую была перекинута шинель, вперед.

– Без шинельки-то? Прохладно. Но спохватился я поздно. Да и свою оставил где-то, пока бой был… Одну на двоих с товарищем делим. Не оставлю же его на голом полу спать! – Макаров пошарил рукой в кармане галифе и вытащил оттуда потертую пачку папирос. – Вот! Табачком только и греюсь!

– Так в углу ж шинелей навалено – тьма! Там бы и поживился! Или с убитых брезгуешь?

Макаров усмехнулся:

– Да я не из брезгливых… Просто поздно спохватился! От пулемета не отойдешь, а позвать кого – так все проснутся!

– Ладно, ступай спать! – Впервые за разговор, да и все время знакомства, мягко и дружелюбно улыбнулся глазами Речкин.

Макаров кивнул, поднял со стола винтовку и закинул ее за плечо, размашисто и неосторожно, так что та звучно хлопнула его по спине.