Было непонятно – какого черта этим двоим потребовалось ехать именно в Париж, где не могло уцелеть никого и ничего. Уже в Орли было понятно, что город, половину которого все еще занимали германцы, во время уличных боев разбит вдребезги и обезлюдел. Кто-то из горожан сумел бежать из этого ада, а остальные погибли в кровавой мясорубке первых дней парижского сражения, не сумев вырваться из этого кошмара.

Наверное, этим двоим казалось, что если они, наконец, доберутся до своей парижской квартиры, то все ужасы останутся позади. И вот теперь для них все кончено. Они-то думали, что тот жандарм, как и статьи в газетах, преувеличивали степень разрушения города. Ведь немцы – культурная нация, и они не могли совершить всего того, что им приписывала французская пресса. Но все оказалось не так. Читая газеты, нельзя было даже себе представить эти развалины, груды битого кирпича, в которые превратились и роскошные особняки богачей, и дешевые доходные дома бедных.

Развернувшись, Мережковский и Гиппиус побрели обратно на ближайшую железнодорожную станцию, таща за собой чемоданы. Им было неизвестно, где теперь искать своих прежних парижских знакомых, да и живы ли они вообще, или сгинули безвестно в огромной братской могиле, в которую превратился Париж. И, разумеется, в их представлении во всем были виновны не европейские политики, которые развязали эту бойню, а русские большевики вообще и Сталин в частности, за то, что вероломно предали союзников, выйдя из войны и оставив их один на один с германской военной машиной.

Но развалинами дело далеко не исчерпывалось, и в этом Мережковскому и Гиппиус предстояло убедиться весьма скоро. Когда они проходили мимо особняка, разрушенного попаданием германского снаряда, из подворотни на них набросились несколько сенегальцев. Мережковский получил удар кулаком по голове и выпал в осадок, после чего часть разбойников стала потрошить немудреный скарб изгнанников, а другие не спеша занялись групповым изнасилованием Зинаиды Гиппиус, ибо, несмотря на свои без малого пятьдесят, она была еще достаточно хороша собой и выглядела моложе своего возраста.

По счастью, мимо проезжал патруль национальной гвардии, который и заметил подозрительную возню в развалинах. Национальные гвардейцы – в основном местные жители, которые проживание и работу в прифронтовой полосе совмещали со службой в ополчении.

Грузовичок остановился, и из кузова, брякая винтовками, выскочили гвардейцы. Сенегальских дезертиров они даже не стали расстреливать, а просто перекололи штыками, после чего помогли Мережковскому и Гиппиус собрать разбросанное барахло и упаковать его в чемоданы. Потом потерпевших доставили в ближайшее отделение жандармерии, чтобы там разобрались – что это за странные люди бродят по развалинам того, что было когда-то столицей Франции.

11 октября 1918 года.

Петроград. Таврический дворец.

Глава ИТАР Тамбовцев Александр Васильевич

Вчера ко мне заглянул наш неутомимый майор Османов и, хитро подмигнув, намекнул, что если я подсуечусь, то вскоре получу счастье лицезреть одну известнейшую личность – самого Нестора Ивановича Махно, того самого, который из Гуляйполя. Он с не менее известным Семеном Каретником должен прибыть в Петроград.

Мне было известно о том, что Османов и Антонова затеяли хитрый финт ушами. Суть его заключалась в следующем. Тщательно проанализировав все дела и поступки батьки в нашей истории, они пришли к неутешительному выводу. Махно и в этой реальности вряд ли займется мирным созидательным трудом. Скорее всего, он начнет наводить свои порядки, сначала в отдельно взятом уезде, а потом и во всей Екатеринославской губернии. И тогда его придется гасить всерьез. Жаль, конечно, но иначе он не угомонится.

А что, если энергию неуемного атамана направить в нужном нам направлении? Ведь как говорил Козьма Прутков: «Всякий необходимо причиняет пользу, употребленный на своем месте». Вот и надо определить товарища Махно на свое место. И желательно за пределами Советской России.

Раскинув мозгами, майор Османов решил предложить Нестору Ивановичу отправиться в дальнее зарубежное турне. А именно – в далекую заморскую страну Мексику. Там уже почти восемь лет шла гражданская война. После свержения престарелого диктатора Порфирио Диаса в Мексике началась смута. Избранный президент Мадеро не спешил выполнять свои предвыборные обещания – вернуть местным крестьянам отобранные у них ранее земли. Тогда восставшие пеоны явочным порядком стали захватывать и делить земли латифундистов. В ходе начавшегося восстания выдвинулись лидеры восставших – Панчо Вилья и Эмилиано Сапата.

Не остались в стороне и соседи Мексики – Соединенные Штаты. Когда-то они сумели отхватить половину территории Мексики. А теперь, под шумок, можно было еще отщипнуть часть мексиканских земель.

В январе 1916 года в страну вторгся восьмитысячный отряд американских войск под командованием бригадного генерала Першинга. Формально это была ответка за рейд отряда Панчо Вильи, который незадолго до этого напал на американский город Коламбус. Фактически же это было прощупывание позиции официального Мехико на предмет дальнейшей экономической экспансии американского капитала.

Но мексиканцы, на время забыв о распрях, выступили против «гринго», а президент Вильсон, готовясь к вступлению США в Первую мировую войну, решил не влезать в затяжную войну с Мексикой.

В нашей истории революция и гражданская война закончилась установлением власти президента Венустиано Каррансы. А Панчо Вилья и Эмилиано Сапата были убиты – Сапата в 1919 году, Вилья – в 1920 году. А почему бы Нестору Ивановичу не оказать, как говорили когда-то, «интернациональную помощь братскому мексиканскому народу»? Думаю, он не откажется.

Оказалось, что на ловца и зверь бежит. С месяц назад на мое имя из Гуляйполя пришло письмо от Махно. Правда, предназначалось оно не мне, а Мехмеду Ибрагимовичу. Видимо, автор не знал точного адреса майора Османова, а мои координаты указаны во всех печатных органах Советской России. Я не стал совать нос в не предназначенное мне послание и передал его по назначению адресату.

Похоже, что желания и мысли Махно и Османова совпали, и вот сейчас он сидит в кабинете у Мехмеда Ибрагимовича.

Вежливо постучавшись, я вошел в кабинет майора. За столом сидело трое – сам хозяин кабинета, Махно и Каретник. Я узнал их сразу – фотографии этих незаурядных личностей имелись в моем досье.

Каретник особого впечатления не произвел – среднего роста, плотный, с широким мрачным лицом и с небольшими усиками. А вот Махно – тот был птицей совсем другого полета. Несмотря на свой небольшой рост и худощавое телосложение, он сразу же вызывал невольное уважение. На грубоватом лице батьки выделялись внимательные, слегка прищуренные глаза. Нестор Иванович пристально посмотрел на меня, а после того, как Мехмед Ибрагимович представил меня, переглянулся с Семеном Каретником и едва заметно кивнул ему. Похоже, что кое-какая информация обо мне у них имелась.

– Вот, присаживайся, Александр Васильевич, – пригласил меня к столу Османов, – попей с нами чайку да отведай гостинцев из Екатеринослава.