— Вы хотите, чтобы она изменила мужу? — ужаснулась Гвен. — Бедный дядюшка Генри…

— Ваш дядюшка Генри не обращает на свою жену никакого внимания. Вообще-то я против адюльтера. Если уж ты имел глупость дать клятву верности у алтаря, то держи свое слово. Но Бичем сам не прочь сходить налево, поэтому если Эльма наставит ему рога, это будет только справедливо.

Гвен молча сверлила его негодующим взглядом.

Алекс рассмеялся:

— Вас обуревает праведный гнев? Но как бы вы предпочли поступить с Эльмой? Вы хотели бы, чтобы мы ее связали, сунули в сундук, и отправили в Англию? Вам это кажется более приемлемым? Если нет, то каким образом вы собирались уговорить ее отпустить вас со мной? «О, тетушка Эльма, — сказали бы вы, — благодарю вас за компанию и десятилетнюю заботу, но теперь я уезжаю крутить юбкой и сверкать трусиками перед молодыми людьми»?

Гвен вспыхнула:

— Разумеется, я бы так не сказала. Алекс, я всегда подозревала, что вы считаете меня тупой…

— С чего это вы взяли?

— Не перебивайте! Я не так глупа, как вам кажется. Все, чего мне хочется, — это немного свободы и независимости.

Алекс фыркнул.

— Ну конечно, где вам меня понять! — взвилась Гвен. — Для вас главное — умение манипулировать людьми.

На губах Алекса заиграла лукавая улыбка.

— Дорогая моя, ваше лицемерие переходит все пределы.

— Не понимаю ваших намеков!

— Я хочу сказать, что вы не имеете морального права упрекать меня в манипуляциях, поскольку сами частенько прибегаете к этому приему.

Гвен опешила:

— Это когда же я манипулировала людьми? Поясните!

— Ответьте на вопрос: каким образом вы стали любимицей лондонского общества? Вы приказали всем любить вас, и люди подчинились?

— Вовсе нет, я сдружилась с ними.

— Вот именно. Ваши друзья и поклонники прониклись к вам симпатией, поскольку это было для них естественно и выгодно. — Алекс отпил глоток вина. — Скажите, сколько свитеров вы обещали связать для сирот? Да, вы умеете подкупать людей!

— Подкуп и хорошее отношение к людям — две разные вещи!

Алекс постучал зубцами вилки для креветок по краю тарелки.

— Значит, вы считаете свой успех в обществе случайным? — спросил он. — По-вашему, любовь, которой вы пользовались в свете, явилась результатом вашей доброжелательности?

— Нет, конечно. Я не столь наивна. Вы как-то сказали, что все дело в моих трех миллионах фунтов. Не могу с вами не согласиться.

Вилка застыла в руке Алекса.

— Да, я упомянул об этом однажды. Но не следует придавать подобному обстоятельству слишком большого значения. Вы постоянно ссылаетесь на свое состояние, это неправильно. Люди могут подумать, будто деньги для вас — главная ценность и вы все меряете ими.

— Но ведь это веский аргумент. Если бы я не была богатой, то…

Алекс вздохнул:

— Перестаньте! Если бы вы не были богатой, у вас не появилось бы шансов пробиться в высшее общество. Да, это правда. Но деньги не обеспечили бы вам любви и обожания.

Пол под ними сильно задрожал, и посуда на столе зазвенела. Поезд подходил к станции, замедляя ход.

— О, прошу вас, только не говорите мне о том, какая я милая!

— Я и не собирался утверждать это. Вы просто проницательны и дисциплинированны, вот и все.

«Проницательна и дисциплинированна»? Его оценка удивила Гвен. Дисциплинированными обычно называют солдат, а также набожных вдов, которые целыми ночами молятся, стоя на коленях. Нет, Гвен была не согласна с характеристикой, которую дал ей Алекс.

— Вы были правы, когда говорили, что абиссинский ковер в библиотеке Бичема — подделка, — неожиданно сказала Гвен. — Я вызывала эксперта накануне отъезда из Лондона, и он согласился с вашим мнением.

— Ну и что из этого?

— А то, что не стоит называть меня проницательной.

— Вы проницательны не в выборе ковров, а в том, что касается путей, которые могут привести к успеху в обществе. Любовь, которую вы стяжали, не является результатом везения или личного обаяния.

— В таком случае как же, по-вашему, я ее добилась? Учтите, я не покупаю себе друзей.

— Конечно нет, об этом не может быть и речи, — сказал Алекс. Поезд остановился, и теперь его голос, не заглушаемый перестуком колес, звучал ясно и отчетливо. — Вы не покупали их, вы их выигрывали, как азартный игрок за карточным столом.

— Выигрывала? — Гвен подцепила на вилку креветку и с интересом стала разглядывать ее. Креветка с нежными розовыми полосками на тельце показалась ей жалкой и голой. — Вы хотите сказать, что я должна стыдиться своей жизни?

— А разве нет? Только не говорите мне, будто вы всерьез воспринимаете эту жизнь, верите в ее подлинность — она для вас игра. Вы в совершенстве овладели правилами игры и пользуетесь этим.

Алекс замолчал. Гвен не отрывала глаз от креветки, надеясь, что он закончил. Мурашки пробегали у нее по коже. Было что-то унизительное в этом хладнокровном анализе ее жизни. Нет, Гвен не была столь расчетливой, как это представлялось Алексу. Зато теперь она знала, какое впечатление могло произвести ее поведение на постороннего человека.

Неужели именно такой видел ее Алекс?

— Гвен, — снова заговорил Алекс, — если бы вы всерьез воспринимали этот мир, если бы вы верили людям, его населяющим, вы бы никогда не играли с ними. Вы это понимаете?

— Но всем известно, что существуют определенные правила, — возразила Гвен, подняв, наконец, на него глаза. — И все следуют им в той или иной мере. Иначе книги по этикету не были бы так популярны.

— Я говорю не об этикете, а о тонких приемах манипуляции. О лести, например, о способности что-то забыть, когда это надо. Вы помните тот званый вечер, на котором Каролину стошнило? Это случилось три года назад, кажется, в июне.

Гвен пожала плечами и снова сосредоточила все свое внимание на креветке, подцепленной на вилку.

— Так много времени прошло…

— Каролину тогда вырвало в вестибюле.

— Ах да, помню, — неохотно промолвила Гвен.

Был не по сезону пасмурный день. Каролина велела натянуть полосатый тент на случай дождя. Сама Гвен была тогда занята мыслями о предстоящей свадьбе с лордом Трентом. На вечеринке половина гостей, включая ее жениха, отравились морепродуктами.

Искоса взглянув на креветку, Гвен положила ее снова на тарелку.

— Морепродукты были несвежими, — сказала она. — Спасибо, что напомнили.

Алекс засмеялся:

— Да, в тот день я впервые спутал Каролину с Белиндой. Ее ярость была ужасна.