Каждый из них остался доволен. Колин улыбался, расстилая одеяло, Мэдлин тоже не скрывала легкой улыбки. Колин был несказанно рад, что ему удалось вновь дать почувствовать Мэдлин ее силу.

Колин завернулся в одеяло и растянулся прямо на полу кабинета, оставшись в одних чулках на ногах. Он надеялся, что от них не исходит сильного запаха, поскольку Мэдлин придется ночевать в одной с ним комнате.

– Вам лучше разбудить меня на дежурство, – предупредил он.

– Разбужу. – Теперь в ее голосе слышалось изумление.

Колин смотрел на Мэдлин через неплотно закрытые веки. Она сидела тихо, он видел ее профиль, прямой нос, мягкие губы. Он притворился спящим, даже дышал глубоко и ровно, чтобы иметь возможность просто смотреть на нее.

Мэдлин сидела не шелохнувшись, только поворачивала в руках хрустальный пузырек и восхищалась блеском стекла в свете свечи. Его грани сверкали подобно зеркалам, которыми контрабандисты посылали сигналы кораблям. Потом она открыла пузырек, понюхала, коснулась пальцами горлышка, потом шеи и осторожно закрыла его.

Прошло еще некоторое время, и Колин увидел, как она косточками пальцев трет глаза. Свет свечи подсказал ему, что косточки пальцев оказались мокрыми и блестели, как хрустальный пузырек.

Разве мог Колин уснуть после этого?

– Ваш гроб готов, мистер Эверси.

Если он переживет это суровое испытание, думал про себя Колин, будет с благодарностью думать о мистере Огасте, но никогда не пригласит его на какую-нибудь вечеринку. Он предполагал, что подобная шутка доктора вызовет тягостное неловкое молчание.

Это был простой сосновый гроб, свежевыструтанный, с выступившими капельками смолы. В такие гробы помещали преступников после казни, если у них не было семьи, которая забрали бы их. Каждый год тысячи людей попадали в таких гробах в общие могилы, и больница заготавливала их десятками.

Ни у кого даже вопроса не возникнет по поводу вывоза гроба из больницы. Доктор оказался очень умным.

Он попросил, чтобы гроб был готов на рассвете, и поэтому стоял теперь прямо у двери своего кабинета. Мэдлин должна была сыграть роль родственницы, пришедшей забрать тело, и это тоже вряд ли могло вызвать вопросы. Город обычно вздыхал облегченно, когда тело забирали родственники, поскольку рытье общих могил было обременительным делом для лондонских властей.

– На левой стороне гроба я шилом просверлил дырки, мистер Эверси. Если вы повернете голову влево, то не задохнетесь. Постарайтесь не чихать, если не хотите, чтобы носильщики уронили вас от ужаса и не переломали вам руки-ноги. Они-то думают, что несут вас на кладбище.

Колин и Мэдлин уставились на гроб. Изнутри он заботливо был устлан соломой, словно Колин был похож на наседку, готовую отложить яйца.

Мэдлин не доставило никакого удовольствия наблюдать за тем как Колин забирался в гроб. Но она была благодарна, что у нее появилось несколько минут, чтобы подумать.

Она разбудила Колина на дежурство, как и обещала. Со слабой улыбкой на лице он поприветствовал ее и сел у стены, а Мэдлин прилегла на одеяло. Она поспала несколько часов, но сон был поверхностным, полным ярких, почти тревожных сновидений, и она помнила, что ей снился Колин Эверси. Мэдлин не чувствовала себя отдохнувшей.

Она подняла руку, словно поправляла волосы, и поднесла внутреннюю сторону запястья к носу. Мэдлин сразу уловила запах лаванды и почувствовала радостное волнение, представив, как Колин Эверси крадет пузырек с лавандовой водой со столика графини.

Значит, он с самого начала уловил лавандовый запах, который исходил от нее. У Колина Эверси вообще была способность все замечать.

Он был совсем не таким, каким она его себе представляла. Нет, это неправда. Он был таким, каким она представляла его себе, судя по прочитанным материалам. Он был раздражительным, несерьезным, самоуверенным и невероятно обаятельным. Просто она не думала, что у него глубокий ум, что юмор – его защитный механизм, а его обаяние – результат поразительной проницательности и даже… вежливости.

Пять лет назад Мэдлин глубоко и тяжело переживала гибель семьи. Но, по правде говоря, за исключением некоторых моментов слабости, которые неизбежно накатывали на нее, печаль ее больше не терзала. Только ее призрак неотступно следовал за ней по жизни, придавая этой жизни глубину и серьезность. От этого Мэдлин становилась мягче и одновременно сильнее.

Колин Эверси видел ее слабость, окружил Мэдлин вниманием, потом подарил ей лавандовую воду. Прикоснись он к ней прошлой ночью, она бы с легкостью уступила ему. Этот мужчина знает, как соблазнить. Мэдлин ни на мгновение не сомневалась в том, как сильно он ее желает.

Но он не прикоснулся к ней.

Сегодня утром, после того как они позавтракали тем, что осталось от еды, собранной графиней, оба быстро умылись из тазика доктора и воспользовались ватой из кабинета вместо полотенца. Мэдлин тряхнула волосами, провела по ним рукой вместо расчески перед зеркалом и снова заколола их булавками.

Колин Эверси не сводил с нее глаз.

Какое-то время Мэдлин притворялась, будто не обращает на него внимания. Но потом не удержалась и бросила на него косой взгляд.

– Я бы заплатил, чтобы понаблюдать, как вы это делаете.

Он сказал это ленивым голосом, но в словах скрывалась такая страсть, что какое-то странное ощущение обожгло ее и горячей медленной волной разлилось по позвоночнику. У Мэдлин перехватило дыхание.

Такие простые слова. Такие земные. Но они выражали желание. Такое яркое и мощное, какого Мэдлин никогда в жизни не испытывала. Обаяние Колина таило в себе опасность.

Она с улыбкой, удивленно приподняв брови, посмотрела на него, прежде чем захлопнулась крышка гроба. Не очень приятный момент, но она почувствовала облегчение, потому что очень хотела побыть одна и разобраться со своими мыслями.

Притворяясь якобы родственницей, провожающей члена семьи на кладбище, Мэдлин шла следом за гробом с таким видом, словно была убита горем.

Как оказалось, двое носильщиков, прибывших по звонку колокольчика, чтобы вынести гроб и поставить его в повозку, не интересовались ни Мэдлин, ни Колин. У них было что обсудить.

– Сто фунтов за Колина Эверси! – сказал один другому. – Можешь себе представить!

Сто фунтов за Колина Эверси. Мэдлин никак не могла уснуть. Сто фунтов – и она снова будет свободна.

Мэдлин и глазом моргнуть не успела, как эти двое погрузили сосновый гроб в повозку, к счастью, не заметив дырок, просверленных на одной стороне и прикрытых соломой, и ушли, топая сапогами.

Человек, который якобы стоил сто фунтов, тихо лежал в деревянном ящике.

Доктор Огаст все это время вел себя отчужденно и вежливо. Он помог Мэдлин сесть в повозку и с безучастным видом положил ей в ладонь несколько банкнот, которые она сунула себе в рукав.