Страх будто пришпорил меня, и я рванулся вперед, практически волоча за собой безразличного ко всему Алексея. Земля под ногами продолжала прогибаться и вибрировать, но это больше не могло меня остановить. Усилившемуся шуму в голове я мысленно приказал заткнуться в самых грубых известных мне выражениях. Внезапно охватившая меня бешеная ярость оказалась отличным противоядием зову бездны. Кипящая внутри злоба (которую я, уловив «фишку», сам старательно стимулировал) придавала сил, с лихвой возмещая те, что норовило отнять отчаяние. Пустота шипела, видимо, «о тщете всего сущего» и призывала покончить со всем, а ярость не желала слушать, нечленораздельно вопя что-то в ответ. Вопил и я, причем вслух, изрыгая самые грязные известные мне ругательства, нимало уже не смущаясь тем, что нахожусь рядом с церковью. Побывав здесь, Кочевница изменила это здание, которое больше не могло считаться святым. Здесь поселилась чуждая и враждебная всему живому вампирическая энергия, усиливаемая находящимся рядом Провалом. С ней и с черной аномалией, норовившей затянуть нас с Алексеем в свое ненасытное чрево, я сейчас и боролся всеми доступными мне способами, из которых злоба и громкая матерщина, как ни странно, оказались самыми эффективными.

И мои отчаянные усилия стали приносить плоды: уже почти поймавшая нас паутина Провала трещала, разрываемая добычей, неожиданно оказавшейся для нее слишком сильной. Эта пространственная дыра была не особенно крупной, и мы ее уже почти миновали, с каждым шагом уходя все дальше от средоточия враждебной силы. Шаг, еще шаг, еще… Каждый был маленькой победой над смертью. Почва становилась все более твердой, но я не ослаблял градуса своего бешенства, понимая, что это единственное мое оружие, козырь, который Провал не может побить.

Когда я вдруг ощутил, что борюсь уже не один, то чуть не ошалел от неожиданности. Научник, видимо, тоже постепенно выцарапывался из гибельных эмоционально-энергетических тенет черной аномалии, обретая волю к жизни и борьбе. И тогда я понял, что у Провала нет ни единого шанса: мы победили! А еще через несколько минут эта победа из уверенности превратилась в факт: шипение в голове ослабло почти до неслышимости, болезненных пульсаций силы аномалии я тоже больше не ощущал, равно как и желания отринуть этот несовершенный мир ради вечной тишины и забвения.

Не знаю, что на меня нашло в этот момент, но я развернулся в сторону, откуда мы бежали, и выдал нечто забористо-многоэтажное с витиеватыми переходами, богатыми образными сравнениями и живописными оборотами, обращенными к прошлому, настоящему и будущему нашего оппонента. Единственными печатными словами в моей длинной тираде были предлоги, местоимения и фраза «Ну что, съел?!».

– Красиво изволите выражаться, господин сталкер! – восхищенно промолвил Алексей, когда я наконец выдохся. – Я аж заслушался! Жаль, диктофона при себе не было!

Мы оба расхохотались и продолжали безудержно смеяться на бегу, унося ноги прочь от Князь-Владимирской церкви и одноименного кладбища, которое едва не стало нашим последним приютом, что, кстати, было бы вполне логично и не лишено даже некоторого символизма.

Владимир. «Пекинка». Восточная окраина

Они остановились на «острие ножа». Это было место, где «Пекинка», сливаясь с Добросельской, получала имя Горьковское шоссе и, прямая как стрела, устремлялась на восток. Остановились не просто так. Выполняли инструкции. Капитан Потылин всем своим видом излучал уверенность в правильности избранного курса, ни словом, ни намеком не давая своей команде понять, сколь тяжкие сомнения терзают его по поводу сотрудничества с двойным агентом подполковника Калашникова.

Во-первых, в памяти до сих пор сидела фраза заместителя начальника управления по поводу восьмидесятипроцентной лояльности своего человека в АПБР. А процент этот после пребывания в Зоне, да еще при столь экстремальных обстоятельствах, приведших почти что к полной гибели экспедиции, мог стать и еще ниже. К тому же неизвестно, насколько он в таких условиях вообще сохранил человечность и рассудок.

Во-вторых, не было никакой возможности определить, был ли звонивший действительно агентом Калашникова и вообще человеком, а не очередным порождением Зоны, как тот «покойный Павел Воронин», что едва не заставил Потылина совершить убийство и самоубийство. Что же до сообщения от подполковника, оно тоже могло быть мороком, наведенным, скажем, той же Кочевницей. Капитан чувствовал, что помаленьку начинает если не сходить с ума, то все более погружаться в состояние параноидальной недоверчивости, абсолютно перестав понимать, чему вообще можно верить в этом кошмарном месте.

В-третьих, нельзя было исключить возможность того, что этот хитромудрый «Андрей» преследует исключительно собственные цели и рассчитывает использовать для их достижения группу Потылина.

А в-четвертых, капитана мучил недостаток достоверной информации. Он не привык работать, зная столь мало как о предмете задания, так и о возможных союзниках и противниках. На его памяти хватало случаев, когда дефицит фактов губил лучших оперативников и приводил к провалу самых ответственных операций.

Потылину внезапно очень захотелось покурить. Немного странно, учитывая, что бросил он уже десять лет назад и как-то не испытывал желания вернуться к приобретенной в юности вредной привычке. До сих пор тренированная нервная система позволяла ему успокаиваться и приводить себя в оптимальное состояние, необходимое для четких оперативных действий и холодного, почти компьютерного мышления. Но эта операция странным образом выбивала капитана из колеи, что было плохим знаком. Потылин поспешил отогнать дурные мысли, которые, как известно, имеют свойство материализовываться куда успешнее, чем позитивные.

– Что-то не так, командир?

Научник Игорь Кинько неслышно появился рядом. Это само по себе было странно, учитывая немалые габариты его массивной приземистой фигуры и вытекающей из этого напрямую тяжелой поступи и некоторой неуклюжести. Слово «незаметно» вообще было малоприменимо к единственному оставшемуся в группе представителю научного подразделения управления «А». Но капитан тем не менее заметил его, только когда тот подал голос, и не вздрогнул лишь благодаря своему в высшей степени профессиональному умению управлять рефлексами. Мысленно Потылин хорошенько взгрел себя за рассеянность: здесь себе такого позволять нельзя – все же не дома на диване.

– Все по плану, – сухо ответил капитан на вопрос научника.

Ага, «по плану». Вопрос, по чьему. Построить достаточно конкретный собственный мешали недостаток информации и сама Зона. Она давила психологически, не давая мыслить четко. И ведь Потылин второй день уже здесь, а все приспособиться не может. Зонная акклиматизация, чтоб ее!

– Это хорошо, что по плану, – с философским спокойствием изрек Кинько. – Просто мне показалось, что вы нервничаете.

– «Показалось» тут ключевое слово.

На сей раз сухой тон Потылина стал почти осязаемо колючим. Однако научник, казалось, имел поистине носорожью кожу, и его таким было не пронять.