И Вобрен со слезами на глазах крепко обнял Морозини, выдав тем самым свои чувства. Этот последний вечер они оба очень весело провели в обществе Полины. Настроение Альдо заметно улучшилось после того, как он обрел своего прежнего Вобрена: ему казалось, что тиски разжимаются...

На следующий день все трое стояли на верхней палубе и смотрели, как приближается американский берег.

Стоя между двумя мужчинами и облокотившись о перила, Полина фон Этценберг, закутанная в громадный тонкий шарф серо-жемчужного цвета, концы которого развевались на ветру, смотрела, как из золотистого утреннего тумана постепенно проступают небоскребы, заполонившие в течение полувека остров Манхэттен[26]. «Иль-де-Франс» сбавил ход и неторопливо двигался по спокойным водам громадной бухты Нью-Йорка, тогда как на палубах пассажиры щелкали затворами фотоаппаратов, чтобы увековечить статую Свободы, подаренную некогда Францией и ставшую символом Америки.

Неподалеку остановился красивый черно-красно-белый корабль, который спустил шлюпку с таможенниками и врачами. В Соединенные Штаты допускали лишь тех, кто мог доказать свою благонадежность, а кандидатам в эмигранты предстояла длительная проверка на расположенном поблизости острове Эллис-Айленд с его низкими строениями и четырьмя башенками[27]. Для тех, кто видел в медной женщине с факелом воплощение своих надежд, это печальное обстоятельство несколько портило впечатление от прекрасного солнечного утра.

Забыв о своей немецкой фамилии и превратившись вновь в стопроцентную американку, баронесса показывала друзьям самые известные здания и называла их: Вулворт, Нью-Йорк телефон, Либерти, Кьюнард, Стандард ойл, Пулитцер, Парк-Роу, Банк оф Манхэттен и, разумеется, внушительное муниципальное сооружение, где размещалась городская мэрия. Полина была так счастлива, что казалась помолодевшей лет на пятнадцать и стала похожа на восторженного подростка. Когда Альдо с улыбкой сказал ей об этом, она ответила без всякого смущения:

– Вы правы. Я обожаю Европу, но каждый раз, увидев мой город, спрашиваю себя, как я могла жить вдали от него.

– Я думал, вы любите Париж, – произнес Вобрен тоном, выдававшим досаду и разочарование.

– Конечно, я люблю Париж! Разве можно его не любить? Это изумительный и такой занятный город, где у меня много друзей и куда я непременно вернусь еще не раз, но вигвам свой после завершения немецкого эпизода я намерена поставить именно здесь...

Несчастный влюбленный ничего на это не ответил, но вздохнул так выразительно, что Альдо проникся состраданием к нему. Сначала недоступная и неуловимая цыганка, а теперь эта своенравная американка, которую ему, возможно, удастся сделать любовницей, но никак не супругой, о чем он уже начал мечтать! Эти размышления прервало шумное появление четы Ивановых и Дороти Пейн, донельзя оскорбленной тем, что ее летающий рыцарь, у которого, разумеется, не было и не могло быть визы, вступил в конфликт с иммиграционными службами. Полина тут же устремилась на помощь девушке, обратившейся в фонтан слез. Все пытались утешить ее, но она ничего не желала слушать.

– Мы решили увести ее оттуда, – объяснил Иванов. – Она едва не расцарапала физиономии чиновникам, когда те заявили, что ее Венсан не имеет права сойти на берег. Тщетно капитан Бланкар и первый помощник Виллар просили за него, да и мы все готовы были дать поручительство, но закон есть закон. Ван Лэру придется вернуться во Францию.

Казалось, ничто не могло осушить слез Дороти. Крохотных носовых платочков из кружевного батиста, которыми располагали обе дамы, для этого оказалось явно недостаточно.

– Дайте мне ваш платок, Кирилл! – распорядилась Кэролайн, и тот со смехом исполнил приказ, но между ним и его женой стоял Морозини, который сразу уловил аромат, исходивший от белого прямоугольника. Платок был надушен, он мог бы поклясться в этом, туалетной водой «Ветиве де Герлен». И вопрос тут же слетел с его губ:

– Какой знакомый запах! – сказал он. – Вы сохраняете верность Герлену?

– К несчастью да, дорогой друг!

– Не вижу здесь трагедии...

– И напрасно! На этот платок я истратил последние капли из последнего флакона. Так что теперь я остался без туалетной воды: флакон, купленный до отъезда и положенный в чемодан про запас, был украден, а на пароходе достать его невозможно. Отныне я безутешен...

– Подумаешь, какая драма! – вмешалась его жена. – Будто, кроме французской туалетной воды, ничего на свете не существует. Особенно если речь идет о мужчине! Что предпочитаете вы, князь?

– Английскую лаванду, – почти машинально отозвался Альдо.

– Ну, вот видишь, Кирилл!

– Если ты родился в России, только французская туалетная вода...

Между супругами разгорелся спор, идущий под аккомпанемент рыданий Дороти, но Альдо, потеряв интерес к разговору, отошел на несколько шагов в сторону. На одно мгновение ему показалось – хотя это и выглядело невероятным! – что на него напал Иванов. Рост, сила – все совпадало! Причину, по которой этот блестящий молодой человек, женатый на богатой наследнице, собирался вычеркнуть его из списка живых, понять было невозможно, как, впрочем, и мотивы анонимного убийцы, промышляющего воровством в каютах класса люкс и выкидывающего людей за борт!

– О чем ты задумался? – спросил Вобрен, который подошел к нему и предложил сигарету.

– Ты хочешь знать? Я подумал, что мне надо вернуться домой как можно скорее, потому что уже сейчас у меня возникает вопрос, чем мне предстоит заниматься в этой стране.

– Своим ремеслом, полагаю?

– Нет. Я влез в дело, которое меня не касается.

– Как? Неужели тут нет даже малюсенькой драгоценности?

– Разумеется, есть, но я не уверен даже в том, что эта драгоценность действительно находится здесь! И мне не нравится, что священный огонь, судя по всему, покинул меня с тех пор, как мы вышли из Гавра...

– А этот священный огонь зовется случайно не Видаль-Пеликорн?

– В конце концов, и такое возможно! Вся эта история кажется мне слишком абсурдной!

– О, в этом я с тобой вполне согласен! Поворачиваться спиной к такому другу, как ты, чтобы доставить удовольствие женщине, это полный идиотизм, – совершенно серьезно произнес Жиль Вобрен, и в голосе его прозвучало столь искреннее негодование, что Альдо внезапно воспрянул духом. Хлопнув Жиля по плечу, он весело сказал:

– Не беспокойся! Я справлюсь...