– В Париже, когда я обедал в «Ритце» с моим соотечественником, художником Джованни Болдини...

Андерсон повернул голову, чтобы выплюнуть кусочек сигары.

– С ним я тоже знаком! Приятно узнать, что он еще жив.

– Жив, конечно, но сильно постарел, и недавний пожар, едва не разрушивший его дом, подействовал на него самым удручающим образом.

– Дело рук Риччи?

Морозини ответил неопределенным жестом:

– Я в этом уверен, однако доказательств у меня нет.

– Когда имеешь дело с ним, доказательств никогда не бывает. В этом его сила. Но продолжайте! Я больше не буду вас прерывать!

Он сдержал слово, и только манера курить выдавала его чувства: дым из открытого рта, походившего на кратер вулкана, выходил либо яростными клубами, либо спокойными кольцами. Когда Морозини завершил свое повествование рассказом об отъезде из Ньюхейвена вместе с телом Жаклин, Фил Андерсон какое-то время молчал, откинув голову на высокую спинку черного кожаного кресла и устремив взор в потолок. Чтобы не мешать его размышлениям, Альдо тоже закурил сигарету, что не улучшило атмосферу в комнате, но позволило слегка расслабиться. Наконец шеф нью-йоркской полиции произнес, больше размышляя вслух, чем обращаясь к гостю:

– Несчастная все равно не прожила бы долго, если бы последовала за Риччи в эту страну. Брак с ним не приносит счастья, и на сегодняшний день он, несомненно, овдовел бы уже в третий раз...

– Что вы хотите сказать?

Прежде чем ответить, полицейский позвонил и попросил принести кофе, предварительно удостоверившись, что Морозини составит ему компанию. По собственному почину он величаво прошествовал к окну и открыл его, чтобы проветрить комнату. Впрочем, сигару свою он уже докурил. Пока в кабинет не принесли поднос, он наслаждался свежим воздухом и уличным шумом, потом закрыл окно, вернулся к столу, разлил кофе по чашкам, отдал одну из них Морозини, предоставив тому возможность самому решать, сколько следует положить сахара, уселся в кресло, залпом опорожнил свою чашку и достал очередную сигару, кончик которой попросту откусил. С удовольствием затянувшись и выпустив первое кольцо, он развалился поудобнее и заявил:

– Ну, а теперь я расскажу вам одну необычную историю. Примерно четыре года назад Риччи с большой помпой отпраздновал свадьбу в своем дворце в Ньюпорте, в графстве Род-Айленд, которое...

– Я знаю. Не тратьте силы, описывая мне это место, я побывал там в тринадцатом году.

– Прекрасно! Стало быть, вы знаете, что все представители высшего нью-йоркского общества имеют в этом графстве роскошные резиденции и устраивают там не менее роскошные празднества. Поскольку корни у Риччи весьма сомнительные, ему стоило немалого труда добиться признания. Однако все знали, что он очень богат и обладает большим могуществом, так как у него, по слухам, есть нечто вроде тайной гвардии. Кроме того, он проявил такую щедрость по отношению ко всякого рода благотворительным организациям, что некоторые дамы из числа самых влиятельных сначала приняли приглашение посетить его, а затем дали ему шанс на ответный визит. Они провозгласили его оригиналом: это, мол, один из тех странных, но забавных американцев-иностранцев, которые по счастливой случайности не только ни в чем не нуждаются, но и готовы швырять деньги на ветер. Поэтому, когда он объявил о женитьбе, все сливки почтили свадьбу своим присутствием. Тем более что празднество обещало стать незабываемым зрелищем, поскольку как для приглашенных, так и для самих супругов были приготовлены итальянские костюмы шестнадцатого века.

– Вот как! – процедил Морозини сквозь зубы.

– По его словам, таким элегантным способом он хотел почтить своих флорентийских предков и одновременно предков своей невесты, также родом из Флоренции. Ее звали Маддалена Брандини. Она танцевала в одном ревю на Бродвее. Изумительная была девушка: блондинка с темными глазами, с осанкой королевы и соответствующей фигурой. Возможно, умом она не блистала, но красотой своей сводила с ума. Мне довелось увидеть ее незадолго до свадьбы и чуть позже. Я был тогда инспектором, и меня откомандировали из Нью-Йорка в распоряжение шерифа Уильямса в Ньюпорте для розысков одного мошенника, который вполне мог оказаться и убийцей. Итак, я оказался там во время свадьбы, и скажу вам, что само празднество удалось на славу! Невеста была буквально вся в золоте – под цвет своих волос! – ив старинных драгоценностях, которых нигде не увидишь, кроме как в европейских музеях...

– Большой крест из алмазов, жемчуга и рубинов в сочетании с такими же длинными серьгами? – воскликнул Морозини, словно вдохновленный властным внутренним голосом.

И он ничуть не удивился тому, какой эффект произвели его слова на собеседника.

– Откуда вы знаете? – ошеломленно спросил тот.

– Просто пришла в голову мысль! После визита в Англию у меня не осталось сомнений, что именно у Риччи находятся драгоценности, которые я разыскиваю, и что именно он приказал убить Терезу Солари и, возможно, невесту Павиньяно. Значит, следует допустить, что украшения на какое-то время ускользнули от него, иначе как объяснить их появление у певицы? Но продолжайте же, прошу вас, и простите, что я вас перебил.

– Беда здесь небольшая, более того, ваше замечание не лишено интереса, однако вернемся к свадьбе! Около середины ночи супруги удалились, приглашенные также, а спустя неделю обнаженное и изуродованное тело Маддалены нашли на одном из пляжей к югу от Ньюгюрта. Я бы сказал, что ее не просто убили, а замучили... Даже мне было трудно вынести это зрелище.

– Как же случилось, что Риччи все эти четыре года не сидит за решеткой? – пробормотал Альдо, содрогнувшись от ужаса.

– По той простой причине, что он не мог быть преступником. В момент убийства он находился во Флориде. Уехал утром, сразу после свадебных торжеств, и предъявил целую толпу свидетелей, один другого серьезнее.

– Подкупленных, разумеется?

– Нет. Это все были люди добропорядочные: владельцы отелей, официанты, машинисты поездов и тому подобное.

– ...точно так же, как он оказался на борту «Левиафана» в тот момент, когда машина сбила Жаклин Оже перед отелем «Ритц»... Если он не совершал преступления сам, то выступал в роли заказчика. Вы, несомненно, провели расследование. Что-нибудь удалось обнаружить?

– Ничего! Ровным счетом ничего! – сказал Андерсон, щелкнув ногтем по зубам. – Мы осмотрели его громадную виллу, Палаццо Риччи, как он его назвал, от подвала до чердака, но не нашли ни единой улики, ни одного следа. В садах и эллингах для яхт тоже. Обыскали комнаты слуг, подвергли их строжайшему допросу, и вот что выяснилось: они видели, как Маддалена вошла в брачные покои под руку с Риччи, но после этого никто из них больше не видел молодую женщину.

– Как это может быть?

– Да, она не выходила из спальни. По крайней мере, так показали свидетели, хотя она должна была выйти, поскольку неделю спустя ее тело обнаружили на пляже у гряды скал. Что до Риччи, то он, выказывая несомненное огорчение, объявил, что вынужден уехать, и отправился на яхте в Нью-Йорк, а там уже сел на поезд, идущий во Флориду. Естественно, перед отъездом он велел слугам всячески заботиться о жене, но, когда утром горничная пришла разбудить Маддалену и принесла ей завтрак, в спальне никого не оказалось, а сама комната выглядела точно такой, какой она видела ее в конце дня, когда пришла проверить, все ли в порядке. Постель не разобрана, вещи не тронуты, свадебное платье разложено на кресле. Не хватало только драгоценностей, ночной рубашки, кружевных трусиков и красных бархатных тапочек.