Хорошо, что он попал на квест. Не поехал бы – еще неизвестно, когда ему довелось бы узнать такие полезные для жизни факты.

Интересно, ходила ли Васса Борисовна Железнова из второго варианта вокруг той комнаты, где умер отравленный ею (или по ее приказу) муж? Ведь наверняка каждый день по нескольку раз проходила мимо его комнаты, мимо двери, за которой… Что она чувствовала в эти моменты? О чем думала? Испытывала боль и ужас, вспоминая содеянное? Или давила в себе ненужные мысли, гнала их, внутренне зажмуриваясь? А та постройка, где якобы повесилась Лиза? А баня, где якобы угорела Липа из первого варианта? Впрочем, у меня в голове все спуталось, и я уже не помню, кого из них нашли в сарае, а кого – в бане… Но в любом случае мимо этих бань-сараев убийцы должны были проходить каждый день. Да что там «мимо»! Они и внутрь заходят регулярно. И как им это?

В пьесах нет ни одного слова, ни даже намека на подобные переживания. Было бы занятно, если бы кто-нибудь из персонажей, признавая свою греховность, специально ходил бы мимо той комнаты, причиняя себе непереносимую боль. Как будто наказывал бы себя за то, что сотворил. Вот же странная вещь: и Петр Артамонов, и Василий Бессеменов, и Васса (которая первая, Петровна) признают, что много грешили. Второй Вассе, Борисовне, и признавать ничего не нужно, ее грехи совершаются по ходу пьесы на глазах у публики. Да, ради детей, и это вроде как их оправдывает, но грехи-то они осознают и признают, однако ни один из них не пытается ни искупить их, ни понести наказание, пусть даже наложенное собственными руками. А ведь все религиозные, в бога верили, в церковь ходили. Как же так? Почему они все четверо оказались настолько похожими друг на друга? Почему ни одному из них не пришло в голову наложить на себя епитимью?

Вспомнил свой давний разговор с Каляйкой. У него непримиримая вражда с Щукой. Щука его всегда унижает и обзывает, причем очень громко. Уж не знаю, чем Каляйка ей так досадил. Щука орет, Каляйка отвечает, тоже голос повышает, чтобы все слышали, моментально вспыхивает общая свара. Как только Каляйка уходит, Щука успокаивается, хамит всем, но в пределах разумного, не зарывается. Я постоянно наблюдал этот цирк, а потом решил спросить у Каляйки, зачем он продолжает ходить к Щуке, если через две улицы можно решить все вопросы без криков и издевательств. Каляйка, бывший интеллигент, каковым он был когда-то, пока не начал катастрофически спиваться, любил пофилософствовать, поэтому отвечал долго, длинно и витиевато. К тому моменту он уже был изрядно пьян, поэтому из его ответа я ничего не понял.

Вскоре Каляйка умер. Напился, как обычно, и замерз в сугробе. Так я и не услышал от него слов, которые мне нужны. И у Горького я их тоже не нашел.

* * *

– Не понял логики, – заявил Артем. – Связка пропущена между первым и вторым блоками.

– Наверное, поддатый был, – высказала предположение Марина.

– Кто такой Каляйка?

– А кто такой Щука?

– Щука не «он», а «она»…

– Какие вопросы можно было решить через две улицы?

Вопросы сыпались один за одним, но ответов не находилось, да и на какие ответы можно рассчитывать, изучая пьяные бредни?

Галия попросила ребят высказать предположения о том, каких слов Владимир не нашел у Горького и не услышал от загадочного Каляйки. Все единодушно сошлись во мнении, что речь идет об ответе на вопрос о схожести персонажей и о том, почему никто из них не раскаивается и не пытается искупить вину. Какое отношение ко всему этому имеют Каляйка и Щука? Никаких версий мы не получили, кроме одной, высказанной Евдокией:

– Может быть, Каляйка раньше был учителем литературы или филологом? Или священником?

Может быть. Но света эта версия ни на что не проливает.

Я отпустил участников. Признавая, что в работе за сегодняшний день не продвинулся ни на шаг, я радовался, что дети хотя бы получили удовольствие. Ребята начали вставать из-за стола, но вдруг прозвучал голосок Наташи:

– А Людмила? Как же Людмила?

На мгновение повисла тишина, потом все заговорили разом.

– Какая Людмила? Которая? Первая или вторая?

– А что с ней непонятно-то? Придурочная.

– Нет, если первая, то она нормальная, только без мужа осталась, его ж в монастырь услали…

– Тихо! – прикрикнул Назар. – Умолкли все.

Ласково посмотрел на Наташу.

– Говори, дочка.

Наташа испуганно озиралась, обводя глазами ребят, выжидающе глядящих на нее.

– Помните, когда мы обсуждали «Старика», там в «Записках учителя» была фраза, что Таня напоминает Власа, Ольгу Алексеевну, Людмилу…

Конечно! Как я мог забыть?!

«Таня странно напоминает мне Фому Гордеева, Власа, Ольгу Алексеевну, Людмилу и даже Юлию Филипповну…»

Специально записал в своем рабочем журнале, чтобы не вылетело из головы, и все равно упустил. Вероятно, устали не только участники, но и я сам, внимание рассеивается, концентрация падает. Впрочем, удивляться нечему: если уж устали молодые, полные сил ребята, то что говорить обо мне, больном старике под восемьдесят… Зря я хорохорился и выпячивал грудь перед Андреем Сорокопятом, когда убеждал его, что интеллектуально полностью сохранен и без труда справлюсь с большим трудоемким исследованием. Зря. Даже такую мелочь – одну фразу! – и то не могу в памяти удержать после нескольких дней интенсивной работы. Как там говорила Ирина, цитируя свою дочь? «Жизнь показала свою густопсовую харю», кажется. Вот именно это и произошло сейчас со мной. Природу не обманешь, естественные процессы старения и угасания не остановишь и не скроешь, и не считаться с ними, не учитывать их – непростительная глупость и самонадеянность.

– Продолжайте, – потребовал я, жестом предлагая всем снова занять места за столом. – Очень хорошо, что вы вспомнили.

– Мы, конечно, еще не все пьесы прочитали, – начала девушка, волнуясь, – и Горький часто одни и те же имена использовал, но я пьесы просмотрела, вроде бы Ольга Алексеевна есть только в «Дачниках», и в той части «Записок», где про «Дачников», упоминается эта фраза.

– Какая? – терпеливо спросил я.

Наташа говорила сбивчиво, отчего-то нервничала, и мне хотелось помочь ей, подбодрить. Девушка открыла тетрадь в том месте, где торчал какой-то листочек, очевидно выполняющий роль закладки.

– «Все равно, куда я приду, лишь бы выйти из этой скучной муки!» А в первой «Вассе» Людмила, сноха Вассы, говорит: «Кожу бы всю оставила, только вырваться… Только вырваться!» Я подумала, что, может быть, Владимир эти слова имел в виду?

Она смотрела на меня робко и неуверенно. Первым отреагировал, как обычно, Артем.

– Ну ты даешь, Наталья! Никто ведь не вспомнил, одна ты сообразила! Это какой-то механизм…