– Знаю.

Тут в кабинет вернулся Петруччини:

– А, вижу, ты нашла работу своей матери.

– Я почти всегда узнаю ее фотографии. – И, кстати, от них у меня ноет сердце.

– Ну, у нее уникальный стиль. У Хедли был особый дар к портретам. – Он протянул мне бумажку, и мы оба сели. – Я записал полное имя Франчески и номер ее компании. Я уверен, что она будет рада с тобой повидаться.

– Спасибо. Вы мне очень помогли.

– Не за что! Рад был помочь, – просиял старик.

Я собиралась выведать информацию и уйти, но теперь уходить не хотелось.

– А какой была моя мама? Когда училась у вас.

– Как живой восклицательный знак, – улыбнулся Петруччини. – Я никогда не видел человека, которого так захватывало его дело. У нас очень строгий отбор, но порой к нам поступают «поплавки» – так мы зовем не очень способных учеников, которым все же хватило таланта на то, чтобы попасть сюда. Твоя мама была совершенно не такой. У нее было столько таланта, что она буквально в нем тонула. Но этого не достаточно. Кроме таланта нужна еще и тяга к фотографии. И я уверен, что Хедли достигла бы успеха на одной только тяге. – Он опять улыбнулся. – Все ее любили, и она была очень популярна. А однажды даже подшутила надо мной. Она сдала мне абстрактное фото части Понте-Веккьо. А я нагляделся фотографий Понте-Веккьо на всю жизнь вперед и предупредил класс, что выгоню из академии любого, кто принесет фотографию этого моста. Так вот, Хедли отдала мне это фото. Конечно, оно мне понравилось, и только потом она сказала, что это Понте-Веккьо… – Петруччини усмехнулся и покачал головой.

Меня переполнило приятное, сладкое чувство. Как же приятно слушать рассказы о маме людей, которые хорошо ее знали. Словно я на мгновение беру ее за руку.

Рен посмотрел на меня и беззвучно прошептал: Икс.

– Точно. – Я вздохнула. – Синьор Петруччини, у меня есть еще один вопрос.

– Prego[78].

– Мама упоминала одного… преподавателя или вроде того, который уволился, когда она училась второй семестр. Вы не знаете, кто он?

Радостная атмосфера резко испарилась. Лицо Петруччини исказилось от омерзения, словно перед ним поставили тарелку с собачьими какашками.

– Нет. Не знаю.

Мы с Реном переглянулись.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

Я поерзала на стуле:

– Ладно. Наверное, он не так долго у вас пробыл. Вроде бы ему предложили другую работу в Риме и…

Петруччини встал из-за стола, поднял руку и перебил меня:

– Мне жаль, но у нас часто менялись преподаватели. Всех не запомнишь. – Он кивнул. – Я был рад с тобой повидаться. Если будешь в городе, обязательно заходи. – Петруччини говорил все так же ласково, но жестко. Это было его последнее слово.

Он ничего не расскажет о мистере Икс.

– Спасибо за помощь, – поблагодарила я.

Когда мы с Реном проходили мимо Виолетты, она вскочила и одарила нас широкой, как Арно, улыбкой:

– Для меня было честью повстречаться с вами, и я рада, что мы оказались вам полезны! Прекрасного дня!

– Спасибо.

Как только за нами закрылась стеклянная дверь, Рен удивленно поднял бровь:

– Чего это она?

– Петруччини сразу понял, о ком я спрашиваю. Видел, как он скривился?

Рен кивнул:

– Сложно было не заметить. А за пять секунд до этого хвастался, что не забывает имен. Просто не хотел ничего рассказывать.

– Надеюсь, с Франческой нам повезет больше. – Я набрала номер ее компании и приложила телефон к уху. – Идут гудки.

– Pronto[79]? – раздался мужской голос.

– Э, Франческа Бернарди?

Он быстро ответил мне по-итальянски.

– Э, Франческа? – повторила я.

Послышалось «тц-тц», снова гудки, а затем трубку взяла женщина с низким, выразительным голосом:

– Pronto?

– Алло, Франческа?

– Si[80]?

– Меня зовут Каролина. Вы меня не знаете, но вы дружили с моей мамой. Хедли Эмерсон, помните?

Тишина. Я скорчила рожу.

– Что такое? – спросил Рен.

– Каролина, – медленно повторила женщина. – Вот так сюрприз. Да, я знала твою маму. Мы были близкими подругами.

Мое сердце забилось быстрее.

– Я хочу узнать побольше о том… времени, которое она провела во Флоренции. Вы жили вместе, да?

– Да. Мир не видал такой неряхи! Я боялась, что окажусь погребена заживо под всем этим беспорядком.

– Да… с этим у нее всегда были проблемы. Вы ответите мне на пару вопросов о маминой жизни во Флоренции?

– Конечно, но зачем спрашивать меня? Мы с Хедли не общались целую вечность.

– Ну… – Я замялась. Никогда не умела рассказывать другим плохие новости. Это как убрать плотину. Никогда не знаешь, какой будет их реакция. – Она умерла. Чуть меньше полугода назад.

Франческа ахнула:

– Non ci posso credere[81]. От чего?

– Рак поджелудочной железы. Это произошло внезапно.

– О, бедняжка! Era troppo giovane, veramente[82]. Я с радостью поговорю о твоей матери. Доучившись, она сбежала на край света, и никому из нас не удалось с ней связаться.

– А вы… – Я поморщилась. – Вопрос странный, но не помните ли вы, с кем она встречалась?

– О, личная жизнь Хедли Эмерсон! Она походила на любовный роман. Да, твоя мама была влюблена, а ее любила половина Firenze[83]!Я всегда знала, кто ей нужен. Мы все знали. Но этот негодяй Маттео все портил.

– Маттео? – выдохнула я. Мне не пришлось вытягивать имя мистера Икс из Франчески: она сама бросила его мне в руки.

Рен поднял взгляд.

– Да. Наш профессор.

– Профессор, – шепнула я Рену. Что ж, это объясняет их скрытность.

– Он сбил ее с толку, а я была в бешенстве, что он ранил мою подругу… – Франческа умолкла. – Кажется, я разбалтываю старые секреты.