– И вас не обеспокоило его отсутствие? Он ведь со вчерашнего вечера под арестом, – опередил мой вопрос профессор.

– Вот почему я вам это рассказываю. Чтобы вы знали это и включили в заявление. – Она поднесла руки к лицу, а затем перевела взгляд на потолок, будто могла видеть, что происходит в комнате наверху. – Не знаю, как я объясню это детям.

Маргарет, очевидно, подумала, что мы полицейские. Никто из нас не сказал ни слова. Профессор достал из пиджака магнитофон, включил его и оставил на столе. Маленькая шестидесятиминутная кассета начала крутиться, записывая все более интенсивные всхлипы женщины и громкое биение моего сердца.

– Прошу вас, продолжайте, – сказал Шмоер серьезным тоном. Я только нервно сглотнула, мгновенно усвоив, что истории нужно слушать до конца.

– На этих лекциях… он встретил других людей. Это было что-то вроде групповой терапии для тех, кто совершил один и тот же вид преступлений – на сексуальной почве. Большинство из них были старше Джеймса, которому тогда было восемнадцать: по сути, он все еще был ребенком. Когда мне исполнилось восемнадцать и мы снова начали встречаться, он рассказал, что они отбывали срок за более серьезные преступления и находились на условно-досрочном освобождении. Эта программа должна была… помочь им вернуться в общество. – Женщина помедлила, собираясь с мыслями, и продолжила: – И вот тогда он начал меняться. Он начал встречаться с этими типами. Он проводил с ними все больше и больше времени. Иногда я злилась, потому что он не хотел меня видеть, а если и хотел, то только ради секса. Мои родители, очень консервативные, не одобряли наши отношения, но я уже была совершеннолетней, и они не могли мне указывать, что делать. Вскоре после этого я забеременела, и родители заставили нас пожениться. Он не хотел, говорил, что ненавидит священников, что встречал нескольких и им нельзя доверять, но в конце концов согласился. Потом он устроился на работу в «Блокбастер», и некоторое время все шло гладко. Его несколько раз повышали, и он всегда возвращался домой с улыбкой. У нас родилась дочь, Мэнди, и мы стали прекрасной семьей из четырех человек.

Я вздохнула. Это ничем не могло мне помочь.

– Вы можете перейти к сути дела? – попросил профессор.

– Но потом я обнаружила кассеты в его кабинете, – внезапно сказала Маргарет.

– Кассеты?

– Видео. Десятки видео с девочками у школы. Группы подружек, идущих по улице. Ничего сексуального, такого бы я не потерпела, но когда увидела их, то потребовала объяснений. Знаете, что он ответил?

– Что?

– Что это для его друзей с тех лекций, что он снял все это, потому что они заплатили ему много денег за видео девочек-подростков в коротких юбках. Он сказал, он единственный среди них, кто умеет обращаться с видеокамерой, а оборудование в магазине позволяет сделать сколько угодно копий. Он создал подпольный бизнес по продаже видеозаписей девушек, сделанных без их согласия.

– Это отвратительно, – вскипела я.

– Ваш муж снимал на видео незнакомых девушек в мини-юбках на улице и продавал кассеты с этим, – подвел итог профессор.

Маргарет потерянно поднесла руки к лицу, не в силах ничего добавить. Несколько раз она порывалась что-то произнести, а затем, рыдая, сказала:

– Джеймс обещал мне, что на этом все закончится. Что это не преступление, потому что в этом нет ничего сексуального. И он просто обогащается за счет фетишей и больных фантазий этого сборища дегенератов.

– Но это преступление, – сказала я сердито.

– Поймите, я не юрист. Я…. я просто заботилась о своих детях и следила, чтобы они ни в чем не нуждались. Эти видео принесли столько денег, что их хватило на покупку этого дома. Как иначе управляющий «Блокбастера» смог бы позволить себе жить в таком районе? В конце концов я свыклась с этой мыслью, и тогда Джеймс начал проводить по нескольку дней вне дома, уезжая в другие штаты, часто в «Диснейленд», – так проще, говорил он, – а потом возвращался с новыми кассетами, которые хранятся в подвале. Вот почему я не знала, что его арестовали. Я думала, он был в одной из этих… поездок.

– А потом это перешло на следующий уровень, не так ли? – спросила я, боясь узнать правду. – И вы не осмелились сообщить об этом. Вы же все-таки сообщница. И вы боялись потерять то, что у вас есть.

– Я боялась потерять своих детей, – прошептала женщина.

– А как же чужие дети? О них вы подумали? Как насчет Киры Темплтон, трехлетней девочки, которая исчезла неделю назад? Вы думаете, ваш муж мог похитить ее?

– Похитить? Джеймс никогда… никогда ни с кем ничего не делал… против воли.

– Ваш муж был арестован за попытку похищения несовершеннолетней, миссис Фостер, – повторила я, пытаясь донести это до нее.

– Я не знаю, зачем он это сделал. Это… это на него не похоже.

– Не похоже? – переспросила я. – Миссис Фостер, то, что делает ваш муж, все больше подталкивает к его к тюрьме, разве вы не видите? Это патология. Он делал это не ради денег. Откройте глаза. Он делал это потому, что такова его натура.

Ответом мне послужили дрожащая нижняя губа и слеза, скатившаяся по ней.

– Один момент… А ваши дети? – спросил профессор.

Маргарет покачала головой, и я с облегчением выдохнула.

– Слава богу, эту черту он никогда не переступал. Я никогда не оставляла его с ними наедине. Никогда.

– Хорошо, – хмуро сказал профессор Шмоер.

– А что насчет Киры? Вы слышали что-нибудь о Кире Темплтон?

– Пойдемте со мной, пожалуйста. Я должна вам кое-что показать.

Поднявшись с дивана, она повела нас к двери рядом с лестницей. Когда она открыла задвижку, мы поняли, что это вход в подвал, провал во тьму. Маргарет зажгла лампочку, подвешенную на проволоке, и спустилась под скрип лестничных ступеней. Сначала я не заметила ничего необычного, но потом увидела металлическую этажерку, забитую видеокассетами с наклейками, на которых были написаны разные цифры: двенадцать, четырнадцать, шестнадцать, семнадцать, на некоторых даже была семерка или девятка, но все цифры были меньше восемнадцати. Здесь также стояла пара деревянных столов с картонными коробками, а к стенам были прикреплены кнопками изображения калифорнийских пляжей.

– Все это… – уточнил профессор, чтобы подтвердить догадку.

– Да, записи, – ответила она.

Маргарет подошла к этажерке и присела. Ухватившись за шнур, она приподняла деревянный люк, который вел в еще более темное место. Женщина нажала на выключатель, и мы с профессором заглянули вниз, не желая спускаться. Там стояла узкая раскладушка со скомканной простыней и видеокамера на штативе напротив.

– Он начал платить девочкам-подросткам, чтобы… чтобы они спускались сюда, и он их снимал.

Голова закружилась, и мне пришлось опереться на стол. К горлу подкатила тошнота.

– Вы знали об этом и ничего не сказали? – в шоке спросила я.