— Давление опять упало, — вздохнула она.

А это значило, что, и без того привычно низкое для Ларисы-гипотоника давление 100 на 60, еще больше понизилось. И она вдруг поняла, что если сейчас же, немедленно, не съест бифштекс или отбивную — желательно с кровью и хрустящей жареной картошкой, не запьет всё это крепким черным кофе с лимоном и, к тому же еще, с калорийным пирожком, она просто упадет в голодный обморок.

Лариса стояла, опершись рукой о стену, на которой в изящных рамках по всему коридору были развешены фотографии, снятые крупным планом.

Фотоснимок, напротив которого она остановилась, изображал совсем юную гимнастку в тот момент, когда она совершала кульбит. Женщина посмотрела на нее с белой завистью, невольно вспоминая то беззаботное время, когда и она пару лет ходила в детскую спортивную секцию и с легкостью совершала всякие перевороты своим юным гибким тельцем. Как тогда всё было просто и понятно…

Вот бы и сейчас ей так перекувыркнуться через себя, чтоб хоть на мгновение уйти от этой точки Невезения. А заодно — одиночества и всех ее прочих проблем. Да, да, перекувыркнуться через себя, чтобы сдвинуться с этого места. Хоть на секунду выскочить из этого пространства в какой-то иной, уютный мир. Уйти, ускользнуть, чтобы никогда больше не возвращаться в этот морок сплошного Невезения… Сдвинуться с этой точки хотя бы на сантиметр…

Журналистка зажмурила глаза, мысленно, усилием воли, представляя старт своего кульбита. Ее сильно качнуло. И когда она разомкнула веки, перед глазами полетели разноцветные «мошки».

«Да какой там кульбит, от силы — гимнастический мостик, — насмешливо прозвенело над ухом всё еще работающее в автономном режиме сознание, — а, может, вовсе уже и не „мостик“, а просто — истерическая дуга»…

— Как же мне плохо, — сказала Лариса вслух, — и как я есть хочу.

И она быстро направилась в столовую.

Молодая женщина была так голодна, с такой жадностью набросилась на мясо и картошку, что не сразу сообразила, что с едой было что-то не так. Или — с ней? У еды не было ни вкуса, ни запаха. А такого быть просто не могло. Здесь готовили вполне съедобно, даже вкусно.

Она судорожно поднесла чашку кофе сначала к носу, а затем отпила пару глотков. Вкус напитка она не ощутила. Но кофейный запах, заметно приглушенный, всё же почувствовала.

«Неужели это от того, что меня так тряхануло»? — кольнуло ее подозрение.

Когда Лариса уже приступила к кофе со слоенным сырным пирожком, перед ней замаячил Аристарх с подносом и спросил: «К тебе можно?»

— Садись, — кивнула журналистка.

— Ты сегодняшние новости слышала, что корреспондентский пункт ТАСС в Отаве прикрывают? — спросил комсомольский секретарь.

— Нет. Почему?

— Ну, это как в том анекдоте: «Чем отличается журналист-международник от профессионального разведчика? Ничем. И тот, и другой добывают информацию».

Лариса усмехнулась.

— Неужели так облажались наши лже-корреспонденты?

— Хорошо, хоть не арестовали. Высылают, как персон нон грата, — ответил Аристарх.

Женщина откусила аппетитный пирожок, отмечая, что по-прежнему жует «траву». Вкусовые рецепторы всё так же отказывались выполнять свою работу. Такого с ней еще никогда не было.

— Послушай, ты не знаешь, случайно, как спортсмен, что это такое, — Лариса замялась, — когда вдруг перестаешь чувствовать вкус и запах еды?

Аристарх посмотрел на нее пристально и удивленно.

— Так может случиться в момент сильного стресса, нервного истощения или болезни, но это проходит, — сказал он задумчиво, с участием глянув на коллегу. — Есть даже медицинский термин по этому поводу, но я забыл его название.

— Так я и думала, — вздохнула женщина.

— Что-то случилось? — серо-голубые глаза мужчины глянули с тревогой, и сильная рука атлета на секунду осторожно коснулась тонкого женского запястья. Лишь на секунду.

С некоторым опозданием, словно, дав маленький сбой из-за подсевшей батарейки, Ларисин автономный «компьютер» выдал: «Раз не отдернула руку сразу, значит „тест“ мужчиной пройден. Сексуальное партнерство возможно».

(То, что журналистка условно считала безоговорочным проверочным «тестом», на самом деле, было обостренным, на каком-то клеточном уровне, восприятием ею мужского индивида. Если от такого рукопожатия или нечаянного прикосновения женщина мгновенно брезгливо отдергивала руку, то это значило, что ничего, кроме физического отвращения, к этому человеку она испытывать не может, каким бы красавцем или умником он не был).

— Неужели опять Кирюша, который от слова «кирять»? — предположил Аристарх.

Лариса молча кивнула.

— Ну, хочешь, я сейчас пойду и морду ему набью? — с запальчивостью сказал атлет.

— Спасибо, коллега, — Лариса попыталась даже улыбнуться. — Понимаешь, у меня еще и день сегодня такой выдался. Просто карта не так легла…

Сказала образно, фигурально, но вдруг вспомнила про теткино гаданье. Выходит, права она была, когда сказала генеральше, что карты врут? Или это всё потому, что сама себе «накаркала» под руку, как выразилась ее родственница? Буквально сбылись лишь неприятности в казенном доме. А уж про «благородного короля», о котором мечталось, вообще, говорить было нечего…

Аристарх пристально глянул на обожаемый им «объект».

«Знать бы, что ж тебя так выбило из седла, неприступная ты моя красавица, — подумал мужчина, с сочувствием посмотрев на Ларису. — Впрочем, пока ты не колючая и ершистая, как обычно, может, удастся хоть разговорить тебя немножко»?

Лариса поднесла чашку кофе ко рту. От движения руки, как маятник, качнулся кулон с бирюзой.

Аристарх проследил его траекторию, стараясь не смотреть на маняще открытую ложбинку. Хотя, это было очень трудно.

— Ты сегодня такая красивая, — сказал мужчина, — хоть, и печальная…

— Очевидно, печаль ей к лицу, — отстраненно, в третьем лице, сказала о себе женщина.

— Ты всегда красивая, — поспешил уточнить Аристарх, но сегодня — особенно. Очень кофточка эта тебе идет и… прическа.

«Не для тебя я наряжалась, тогда был просто месяц май», — издевательски пропела в Ларисином мозгу раскрепощенная «ЭВМ».

Журналистка помолчала немного, и никак не реагируя на комплименты, тихо произнесла: «Наверное, мне придется сменить место работы».

— Ты хочешь уйти из агентства? — Аристарх весь подался вперед, но быстро отвел глаза, опасаясь, что они выдадут его чувства.

«Если она уволится, то я даже видеть ее не смогу», — ужаснулся атлет.

— Понимаешь, я проработала семь лет на одном месте, и у меня такое чувство, что я уперлась в стену, которую не обойти, не перепрыгнуть невозможно. Это тупик. Сегодня я поняла это окончательно.