Люциус кивнул:

– Тела доставят к полудню.

– Тела? – переспросил я.

– Два мальчика, убитых в этом году, – ответил Ласло уже на пути к двери. – Поторопитесь, Мур, не то мы опоздаем!

В соответствии с предсказанием Крайцлера, Гаррис Марковиц оказался совершенно неподходящим первым подозреваемым в нашем деле. Помимо того что этот человек был тучным шестидесятилетним коротышкой – а это расходилось с типажом, описанным братьями у Дельмонико, – он совершенно точно выжил из ума. По его словам, внуков он убивал исключительно с благой целью: желая спасти от жестокости окружающего мира, чьи самые яркие аспекты он не преминул описать бредовыми и бессвязными выплесками фраз. Плохая систематизация неразумных страхов и верований вкупе с полным отсутствием интереса к собственной судьбе часто свидетельствуют о слабоумии, как объяснил мне Крайцлер, когда мы покидали Беллвью. Но даже несмотря на то, что Марковиц не имел отношения к нашему убийству, визит стоил потраченного времени: Ласло надеялся, что путем сравнения это поможет нам точнее обозначить аспекты личности убийцы. Очевидно, что наш герой не убивал детей из какого-либо извращенного стремления сохранить их духовное благополучие. Об этом говорило неистовое расчленение тел. Однако чувства самосохранения после совершения деяний он, очевидно, не терял. Из того, что дело рук своих он выставлял напоказ, – а такую браваду Ласло объяснял подсознательным желанием быть пойманным, – яснее прочего становилось, что убийства в глубине души все же беспокоили его. Иными словами, то, как он обращался с телами, говорило скорее о вменяемости убийцы, нежели о его безумии.

Я пытался решить эту головоломку весь путь до № 808 по Бродвею, однако по возвращении мое внимание немедленно переключилось на то, что в результате вышло из попытки Крайцлера обустроить нашу штаб-квартиру, грозившую стать для всех нас домом на ближайшее время. К тому же я впервые рассматривал результат с более-менее ясной головой. Само здание оказалось весьма основательным строением из желтого кирпича – его возвели по проекту Джеймса Ренвика, архитектора, прославившегося готическими сводами церкви Милости Господней рядом с нами, равно как и более скромным отелем «Сент-Денис» через дорогу. Южные окна штаб-квартиры выходили прямо на церковный дворик, сейчас лежавший в тени гигантского церковного шпиля. Из-за него наш маленький кусочек Бродвея окутывало какое-то патриархальное спокойствие – невзирая на то, что мы умудрились поселиться в самом центре оживленнейшей торговой магистрали Нью-Йорка: помимо «Маккрири», в нескольких шагах от крыльца дома 808 торговали абсолютно всем – от мануфактуры и галантереи до сапог и фотографий. Величайшим монументом всей этой коммерции служило неимоверное здание из литого чугуна по 10-й улице, прямо напротив церкви – бывший универсальный магазин А.Т. Стюарта, коим в настоящее время управляли «Хилтон, Хьюз и компания», но к подлинным высотам славы ему предстоит вознестись под именем Уанамейкера.

Лифт у нас в доме оказался вместительной клеткой сравнительно недавней постройки, и он тихо поднял нас обратно на шестой этаж. Там мы обнаружили, что за время нашего отсутствия грузчики без дела не сидели. Мебель уже была расставлена так, что с первого взгляда становилось понятно: люди здесь занимаются делами, хотя подлинной природы этих дел распознать по-прежнему было невозможно. Ровно в пять часов каждый из нас выбрал себе стол, из-за которого можно было без помех видеть остальных участников дискуссии. Посреди отчасти нервозной, но приятной товарищеской болтовни мы расселись по местам и пустились в обсуждение событий минувших дней. К тому времени как вечернее солнце опустилось к Гудзону, облив мягким золотистым светом крыши западного Манхэттена и готические окна нашей обители, я осознал, что мы с поразительной скоростью превратились в единое сплоченное подразделение.

И у нас уже имелись враги – в этом сомневаться не приходилось. Люциус Айзексон рассказал, что к концу эксгумации двух тел мальчиков, убитых до Джорджио Санторелли, в Институт явились двое, представившиеся работниками кладбища, с которого были доставлены тела, и потребовали немедленного прекращения работ. К тому времени Люциус уже успел выяснить все необходимое и почел благоразумным не вступать с ними в пререкания – но описание этих двух субъектов, вплоть до кровоподтеков на их физиономиях, удивительным образом совпало с портретами двух громил, преследовавших нас с Сарой у квартиры Санторелли. К счастью, двое экс-фараонов не признали в Люциусе детектива (скорее всего, их уволили до прихода младшего Айзексона в Управление), но пусть мы не знали, кто и с какой целью отправил этих людей на такое задание, стало яснее ясного: в Институте вести работу долее небезопасно.

Что же до результатов эксгумации, произведенной Люциусом, они были весьма обнадеживающими: оба тела носили следы того же ножа, что и в случае с Джорджио Санторелли и детьми Цвейгов. Констатировав сей факт, Маркус воткнул еще два красных флажка в большую карту Манхэттена: один в Бруклинский мост, еще один – в станцию паромной переправы на остров Эллис. Крайцлер записал на правой стороне доски даты этих убийств – 1 января и 2 февраля; там же значилась дата смерти Джорджио – 3 марта. (Схема впоследствии окажется гораздо сложнее, как с самого начала и полагал Крайцлер, нежели явное сходство номера месяца и числа.)

Маркус Айзексон поведал нам о своих, пока что бесплодных, усилиях объяснить способ, с помощью которого «Глории» удалось покинуть комнату в «Парез-Холле» и при этом остаться незамеченной. Сара проинформировала о том, что они с Рузвельтом выработали порядок, по которому наша группа сможет проникать на места будущих преступлений, очевидно совершенных тем же злодеем, не привлекая внимания других детективов и неуклюжих коронеров. План в очередной раз ставил под удар самого Теодора, но тот уже беспрекословно верил в Крайцлера. Я в свою очередь поделился с коллегами историей о нашем свидании с Гаррисом Марковицем. После того как выступили все, Крайцлер поднялся из-за стола и указал на грифельную доску, где, по его словам, нам и предстояло воссоздавать образ нашего воображаемого преступника: здесь будут перечисляться, пересматриваться, сверяться и комбинироваться физические и психологические зацепки, пока работа не завершится. В подтверждение своих слов он сразу потрудился записать все те факты и гипотезы, которыми обросло следствие за минувшие дни.

Когда он закончил, обнаружилось, что на безбрежной черной плоскости осталось бесценно мало меловых отметок. И при этом, предупредил Крайцлер, многие здесь надолго не задержатся. Мел, сказал он, – подтверждение тому, сколько ошибок нам всем предстоит сделать по пути. Мы ступили на неисследованную территорию, и нас не должны смущать неудачи и трудности, равно как и объемы того материала, коим нам предстоит овладеть. Часть аудитории сие решительное заявление несколько смутило; после чего Крайцлер извлек четыре идентичные стопы книг и бумаг.

Там были статьи Крайцлерова товарища Адольфа Майера и других алиенистов; работы философов и эволюционистов от Юма и Локка до Спенсера и Шопенгауэра; монографии Форбса Уинслоу-старшего, чьи теории положили начало собственной «контекстной» теории Крайцлера; и, наконец, всю эту кипу увенчал величественный двухтомник «Принципы психологии» нашего старого профессора Уильяма Джеймса. Все это и многое другое было вывалено нам на столы с громоносным торжеством. Айзексоны, Сара и я обменялись тревожными взглядами, чувствуя себя зелеными студентами в первый день занятий, и ощущения наши были недалеки от истины. Крайцлер огласил цель предстоящих штудий.