— За мной следили? — Он постарался, чтобы голос прозвучал не слишком жестко и требовательно. — Как долго? Зачем?

Анна отозвалась уклончиво, словно давно заготовленной фразой:

— Скажем так: мы приглядываем за всеми, у кого есть доступ к секретным сведениям, составляющим гостайну.

— Получается, вы никому не доверяете… Паршиво, наверно, жить в таком мире.

Анна посмотрела на него, изогнула бровь. Ее голос прозвучал резко:

— Паршиво жить в мире, в котором Родина — просто шесть букв алфавита.

— А разве жить и действовать можно только ради идеи? — Долин скривился, да и в его голосе сквозил сарказм. Нет, он не хотел поскандалить. И для себя давно, еще когда встал на защиту НИИ, решил, что в жизни есть вещи поважнее денег. И еще, что честный мир начинается с твоей собственной честности. Он свою правду защищал каждый день. Выплачивая налоги и крутые зарплаты крутым специалистам, пробивая кредиты на перспективные разработки, внедряя новые препараты и формулы, доказывая, что русская фарминдустрия и микробиология — лучшие, самые надежные и достойные восхищения. То, что власть все равно рассматривала его под микроскопом и «приглядывала», коробило Долина и поднимало в душе что-то липкое и холодное. — Разве нельзя просто качественно выполнять свою работу?

Анна легко вздохнула, и Долин понял — она не повелась, спора не возникнет. Усмехнулся, чувствуя как в ответ на ее вздох растаяло и его собственное липкое и холодное чувство.

— Ради Идеи можно вообще многое. Но мы с вами упремся в содержание этой самой Идеи и в итоге никуда не выйдем, потому что здесь каждый превращается в глухаря и фанатика и обычно не слышит другого. Потому что Идеи, как мы оба с вами знаем, бывают разные. И те люди, против которых мы сегодня роем носом землю, пытаясь помешать им совершить страшное, тоже действуют ради Идеи. И, как вы понимаете, Идеи у нас с ними прямо противоположные… Отвечая на ваш вопрос, пожалуй, признаюсь, что я просто лентяйка: я не стала выбирать какие-то другие идеи, которые сегодня есть, а завтра превратятся в пошлость. Я выбрала главную — безопасность моей страны. Идея очевидная и ясная, как солнечный луч, который пробивает морок ночи. — Она внезапно повернулась к Алексею и снова перешла на «ты». — Тебе приходилось видеть, как наступает утро? Вот только что были синие сумерки, в которых каждая кошка — серая. И вдруг из-за горизонта выглядывает ярко-малиновый диск, и первый же луч, как абсолютная истина, меняет все вокруг. И нет больше серых кошек.

— Зато тени становятся длинные-длинные и черные-черные, — отозвался Долин.

— Они исчезают под теми же солнечными лучами, в полдень.

Долин долго молчал. Заговорил только тогда, когда они уже были почти на месте. Они свернули к зданию лабораторий, чтобы припарковаться. Он остановился, вытащил ключи из замка зажигания и посмотрел на Анну.

— То есть я и моя работа — это тени, которые еще предстоит развеять?

Анна спокойно выдержала его взгляд.

— Вы не поняли. Вы — тот самый луч, который вносит ясность.

Долин едва не выронил ключи, те зазвенели в его руках, так неожиданно прозвучало признание Анны. Девушка понимающе посмотрела на Алексея:

— Не удивляйтесь. То, что вас так раздражает, — не то, чем кажется. Приглядывать можно не из-за недоверия, а из-за желания защитить.

— Мне все еще что-то угрожает? — Долин замер.

Анна засмеялась:

— Это у меня спрашивает человек, в доме которого найден труп, рыскает грабитель и врывается подкупленная горничная, а преступник все еще не найден? — Она собралась выбираться из машины, бросила через плечо: — Надеюсь, вы не всерьез…

Они вышли из автомобиля почти одновременно — на этот раз Анна не играла роль подружки и не ждала, пока Долин проявит галантность. Выпрыгнув на асфальт, она оправила джинсы и привычно потянулась.

— Мне кажется, с точки выбора идеи у нас с вами похожая мотивация, разве нет? — Девушка лениво улыбнулась.

Холодное уже осеннее солнце играло в ее рыжих волосах, будто поджигало их, отражалось разномастными бликами на белой, почти прозрачной, коже.

Алексей поймал себя на мысли, что глупо улыбается и совершенно не помнит, о чем они только что говорили. Дурацкое чувство полного блаженства, когда мысли вроде и есть, но они сосредоточены на кончиках волос девушки-нимфы, поглотило его полностью, оставив лишь шум в ушах и растерянность.

Ясно-бирюзовые глаза, эти окрашенные осенью омуты, смотрели со спокойным пониманием и достоинством, без кокетства и игры. Оранжевые лучи скользили по парковке, звуки стихли и будто растворились в этом цвете. Время словно остановилось, замерло, будто пойманное янтарем.

Алексей хотел сказать, что Анна очень красива. И еще то, что хотел бы встретиться с ней при других обстоятельствах. И, возможно, поговорить про идеи и цели, про собственное место в большом и сложном мире. Он уже набрал в легкие воздуха, надеясь, что успеет сказать это до того, как девушка отведет взгляд, до того, как связь между ними — почти магическая — растает, оставив после себя пустоту.

Но взгляд Анны потерялся, метнулся в сторону, мимо Алексея. Он успел заметить, как безмятежная улыбка соскользнула с губ девушки, рассыпалась невнятным криком — Долин был так увлечен моментом, что не смог даже разобрать ее слова. Просто замер соляным столбом, как последняя высокая нота, выпущенная виртуозом-саксофонистом и повисшая под куполом. Как натянутый нерв.

— В сторону! — сквозь пелену солнца донесся до него крик Анны. Золото ее волос рассыпалось по плечам, взмыло огненной пеной.

Алексей проследил за ее взглядом — с интересом, не успев испугаться: на парковку ворвался темный внедорожник. Он летел прямо на Долина, не сбавляя скорости и рассекая жирные черные лужи.

Удивительно, что в такой момент человек видит и слышит иначе. Доля секунды, отделявшая Алексея от смерти, а он успел заметить, как солнце потускнело, спрятавшись за тучами, словно подтверждая, что сейчас произойдет что-то действительно недоброе и не желая на это смотреть. Успел отметить, как птицы, притихшие на ветках, в одно мгновение взмыли ввысь, потревоженные чем-то значительным и страшным.

И еще — как Анна бросилась наперерез его смерти.

Ее «в сторону!» еще не оборвалось и продолжало звучать в ушах, а девушка, перепрыгнув через капот его машины, уже рванула к нему. Огненный шлейф ее волос полоснул по щекам, отрезвляя пощечиной, заставляя действовать. Алексей успел лишь набрать в легкие воздух — странный рефлекс, в минуты опасности человек больше всего боится оказаться без воздуха. А может, просто всякий раз надеется, что обманет мироздание и сможет взлететь?

Удар последовал почти сразу — мощный и безапелляционный, в грудную клетку.