А накануне вечером шла беседа.

– За «Золотую братину» тридцать пять миллионов немецких марок, – говорил он Любину, – это же даром, там поймут. Если отсудим, поставим графа перед свершившимся фактом, раскроем все карты… Задача упрощается: сервиз автоматически становится собственностью русского правительства.

– Большевистского, – поправил Кирилл Любин.

– Ну и Алексею Григорьевичу что-нибудь компенсируем.

Похоже, Глеб и не слышал друга, весь поглощенный реализацией плана (идея суда принадлежала ему). Любин промолчал, но на душе после этого разговора стало неспокойно, мучила совесть: мы обманываем графа, который полностью доверился нам…

Хлопнула дверь, вошел Глеб Забродин, хмурый и возбужденный, плюхнулся в кресло, стал раскуривать свою вонючую трубку, и у него никак не получалось.

– Ну? – не выдержал Любин. – В чем дело?

Наконец Глеб окутался облаком сизого дыма и из него сказал:

– Что и требовалось доказать… По моей просьбе господин Граубе имел беседу с Нейгольбергом…

– На предмет? – перебил граф Оболин.

– Должен сказать, – уже спокойно продолжал Глеб Забродин, – я это предчувствовал, надо было только удостовериться. Подагрический старик, узнав о возможности процесса, естественно, заявил, что фальшивая купчая с его стороны фигурировать не будет. Он сказал Гансу Граубе буквально следующее: «Считайте, что у меня никакой купчей – ни фальшивой, ни настоящей – нет. Я приобрел сервиз просто так: пришел человек, предложил, и я купил. Все». Господин Граубе подчеркнул, что в этот момент ювелир весело рассмеялся.

– Значит, все потеряно? – сокрушенно спросил граф Оболин.

– Нет, нет, Алексей Григорьевич, не все потеряно! – И теперь Глеб Забродин был воплощением действенной энергии. – Наш юрист сказал, что фальшивая купчая на суде – это девяносто процентов выигрыша дела. И есть вторая фальшивая купчая…

– У Никиты? – нетерпеливо перебил Алексей Григорьевич.

– У Никиты, – повторил Глеб. – И мы должны у него эту купчую получить.

– Смеешься? – сказал Любин. – На блюдечке он нам ее принесет…

– Как вы думаете, – перебил Забродин, – Толмачев следит за всем, что пишут в газетах о «Золотой братине»?

– Наверняка! – быстро откликнулся граф Оболин.

– И что же он узнает из газет? – Забродин уже прохаживался по гостиной. – Во-первых, что вы, граф, объявились в Берлине и затеваете судебный процесс против Нейгольберга… Кстати, ваш дворецкий там, в России, не покушался на вашу жизнь?

– На мою жизнь? – В голосе Алексея Григорьевича прозвучало крайнее изумление. – Нет, не знаю… Не замечал… Служил хорошо…

– Ладно! – несколько торопливо перебил Забродин. – Итак, во-первых, Толмачев знает о возможности процесса. Во-вторых, он знает, что Нейгольберг его надул. На сколько? Никите, плуту, неизвестно. Как, впрочем, и нам. Давайте поставим себя на его место. Как он должен реагировать на всю эту шумиху?

– Бежать с миллионами из Европы, – предположил Любин. – И затаиться где-нибудь в Америке.

– Нет! – По лицу графа Оболина пошли розовые пятна. – Нет! – повторил он. – Никита не побежит из Европы.

– Почему? – спросил Глеб. Было видно: он весь во власти азарта и предчувствия возможной удачи.

– Еще до большевистского переворота… – голос Алексея Григорьевича прерывался, – он меня просил… когда состарится, чтобы я его оставил при наших яхтах, в яхт-клубе. Яхты, яхты – его страсть! И в Мемель они должны были отправиться на моей яхте…

– Кто – они? – вырвалось у Кирилла, и он встретил быстрый осуждающий взгляд Забродина.

– Ну… – Граф Оболин был явно смущен. – Никита с сервизом…

– Как называется ваша яхта? – пришел ему на помощь Глеб.

– «Ольга». – Алексей Григорьевич вытер носовым платком бисеринки пота, выступившие на лбу. – Назвал в честь дочери. Господа, мне срочно необходимо в Женеву. Получил письмо от жены, они с Оленькой собираются на Капри, там сейчас обретается родня супруги. Надо решить ряд вопросов.

– Отправляйтесь, Алексей Григорьевич, к семье, – согласился Забродин. – Вы с ними – тоже на Капри?

– Нет, нет! – с непонятной поспешностью ответил граф Оболин. – Только провожу. Не знаю… Сам останусь, пожалуй, в Женеве или… Мне необходимо вернуться сюда?

– Обстоятельства покажут. – Кирилл сильно потер руки. – А сделаем вот что… Пошлем-ка мы с вами в Женеву надежного телохранителя…

– Зачем? – удивленно спросил Алексей Григорьевич.

– Я допускаю, граф… – Забродин подыскивал слова, затянувшись дымом из своей трубки, – что Толмачев не очень-то ожидал вашего появления в Европе.

– Вы хотите сказать…

– Только предположение. И известно: береженого Бог бережет. Есть у меня прекрасный чеченец, вот он с вами и поедет. Вы же привыкли иметь слуг. Думаю, наш Саид с такой ролью справится. Адрес, где остановитесь, сообщите нам до востребования, сейчас мы все детально обсудим.

Куршская коса, Нида, 14–15 октября 1918 года

От пристани в Мемеле через залив на Куршскую косу переправлялся допотопный медленный паром. День стоял пасмурный, собирался и никак не мог собраться дождь. Паром был забит крестьянскими телегами, людьми самых разных сословий: солдаты с заплечными походными мешками, говорившие на странном диалекте, который представлял собой смесь немецких и литовских слов, крестьяне и рыбаки с обветренными лицами, торговцы, трое католических священников в длинных черных одеждах. В крытой кибитке на мягких рессорах расположилось богатое семейство: он – полный, выхоленный, в теплом пальто на заячьем меху, она – высокая, надменная, прямая, будто палку проглотила, и целый выводок дочерей – четверо или пятеро, очень милые, тесно устроившись, их приветливые юные лица озарялись радостью бытия и любопытством к окружающему миру. Невнятный гул голосов, ровный, успокаивающий плеск воды за кормой. Над проливом с пронзительными криками летали чайки.

Глеб Забродин и Кирилл Любин стояли у кормы, смотрели на воду, воронками уходящую назад, молчали. Настроение у обоих было отвратное. Неделя напряженных поисков и в Берлине, и в Мемеле не дала никаких результатов: ни в одном из яхт-клубов яхты под названием «Ольга» обнаружено не было. Правда, близ Берлина, на озерах, еще осталось несколько необследованных яхт-клубов, сейчас там работают Сарканис и Белкин, но это так, для очистки совести: зачем, спрашивается, Толмачеву перегонять яхту в эдакую даль? Как, впрочем, и в Берлин. Если версия графа Оболина верна, Никита Никитович с украденной «Ольгой», скорее всего, попытается обосноваться в Мемеле. Может быть, временно, поскольку теперь он знает, что граф Оболин появился в Германии и ищет его. Однако все это – предположения, попытки логически выстроить возможные действия Никиты Никитовича Толмачева.

Да, пока что результат равняется нулю. В Мемеле четыре яхт-клуба: «Зигфрид», «Лотта», «Янис», «Пер Гюнт». Везде яхты швартуются на зимнюю стоянку – сезон закончен, – и среди них нет «Ольги». Даже если бы Толмачев ее перекрасил и переименовал, Забродин и Любин обнаружили бы «Ольгу»: во-первых, они ее представляли по детальным описаниям графа, во-вторых, во всех клубах вели с яхтсменами подробные разговоры, а народ этот словоохотливый, появление новой яхты не преминули бы прокомментировать. Правда, вчера появилась слабая надежда, последняя: в уютном буфете яхт-клуба «Пер Гюнт» они разговорились с молодым парнем по имени Витаутас, который за пивом с раками говорил им, что от кого-то слышал: в Ниде срочно продается яхт-клуб «Ольгерд» и вроде бы нашелся покупатель, какой-то иностранец при немалых деньгах. А вдруг?…