— Ну, чего сидишь, как неживой? — придвинулась баба к Никите и, обняв за шею, заглянула в глаза. — Баба тебе нужна! Чтоб к жизни привязала на все узлы! — сказала уверенно и предложила: — Давай после вахты ко мне заруливай! В гости! Глядишь, не так скучно будет.

Никита пришел. Выбора не было. Для Тайкиной дочки — коробку конфет. Для себя и бабы — бутылку купил. Так и остался на ночь.

Таисия оказалась неплохой хозяйкой. Она как-то быстро расположила к себе человека. И он через месяц, втайне от всех, перебрался жить в поселок, никому ничего не сказав.

Баба быстро обстирала, привела Никиту в порядок. Зашила, залатала, заштопала его одежонку. А он, когда получил зарплату, отдал ей деньги, попросив только откладывать часть из них на его сберкнижку. Женщина тут же согласилась.

С того времени он ездил на работу с «тормозком». Обедал домашним, как порядочный семейный человек. Старался заработать побольше. Но о своем будущем особо не задумывался. Не спешил регистрировать брак, не строил никаких планов. Он не обижал бабу. Создав молчаливый союз несчастных, он помогал ей посильно, не требуя взамен ничего, положившись лишь на время, что оно само рассудит и определит все по своим местам.

Молчаливые бурильщики давно все поняли. Но никто не решался лезть с советами в чужую жизнь. Лишь изредка качнут головами, посетовав на поспешность и неосмотрительность новичка. Но вслух никто ничего не обронил. А время шло. Вот уже и год минул с того дня, как Никита перебрался к Таисии. Он уже привык к чистым рубахам и горячим обедам. Спал в чистой постели. А по выходным смотрел футбол или фильмы — по телевидению.

Любил ли Никита бабу, он и сам не знал. Она ему подходила. И человек постепенно к ней привык. Она тоже не клялась ему в любви. Не доверяла, обжегшись однажды. Может, и вовсе не верила в любовь. Но заботилась о Никите всегда. Хотя о своих планах на будущее с ним не делилась. Да и были ли они у нее?

Семь лет прошли мгновеньем. Никита привык к спокойной, размеренной жизни. И считал, что наконец-то ему повезло. Он уже перестал видеть во сне Колыму, кричать ночами, вздрагивать и вскакивать от каждого шороха, как вдруг получил телеграмму от Егора о смерти матери.

— Таисия, мне в деревню надо поехать срочно! Мать померла! — сказал женщине.

— Поезжай, — пожала плечами.

— Деньги нужны на дорогу. Где моя сберкнижка? — подошел к бабе.

— Какие деньги? — оглядела так, словно увидела Никиту впервые.

— Мои! Мы ж договорились в самом начале, что часть — мне на сберкнижку будешь класть!

— С чего взял? А жить на что?

— С таким же заработком семья в шесть человек живет, не жалуясь. Одеваются, обуваются, кормятся и хватает! Нас — вдвое меньше. И мало? Дай на дорогу! — потребовал глухо.

— Да! Я клала на сберкнижку! Дочке! Ей учиться надо! Кто о том подумает, кроме меня! А ты на пустое выкинуть хочешь! Подумаешь, старуха умерла! Велика невидаль! Без тебя схоронят. Нечего бросаться деньгами.

— Мое отдай! — потребовал вмиг охрипшим голосом

Никита. И тут же увидел искаженное злобой лицо Таисии:

— Твое? А что тут твоего? Горсть лохмотьев! Хоть теперь забирай все!

— Деньги отдай!

— Ты что? Рехнулся? Иль ты не жрал? Иль я обязана была тебя кормить и обстирывать? Ты кто мне? От тебя родня отказалась, выкинула из деревни аж сюда, на край света! Неспроста! Говно ты редкое!

— Ладно! Пусть я говно! Не вернусь к тебе никогда! Но мамашу надо похоронить! Дай хотя бы на дорогу! — взмолился человек.

— Много вас таких! Одному на бутылку, другому — на похороны нужно! Хоть сам сдохни, нет у меня денег!

— С-сука! Ведь не на выпивку! Не твое прошу! Там с матерью такая же дрянь, как ты, осталась! Без гроба закопает! — чуть не плакал мужик.

— А зачем лишние траты? Мертвому все равно, как закопают! И я на гроб не дала бы и копейки! Не то время — деньги в землю закапывать! — Таисия тут же отлетела от тугой пощечины и заорала:

— Ты, рецидивист! На меня руку поднял?! Козел паршивый! Ну, пожалеешь о том! — выскочила на лестничную площадку, завизжала и завыла так, будто ее резали ножом на мелкие части.

Никита выскочил из дома, накинув на ходу куртку, засунув в карман документы, телеграмму.

Начальник нефтепромысла, пробежав ее глазами, распорядился выдать Никите отпускные и зарплату. Человек бежал на автобусную остановку, забыв о вещах, обо всем, что держало его здесь долгие семь лет. В кармане лежал билет на самолет…

Он успокаивал себя, что неприятность, случившаяся с ним, лишь дурной сон. Но едва поставил ногу на ступень автобуса, чьи-то руки схватили его за шиворот, оторвали от поручней и швырнули в сторону, на обочину, под ноги рыгочущей пьяной кодле парней. Они сворой налетели на Никитку.

Вначале он отбивался, пытался вырваться, убежать. Но куда там! Свора была большой. На миг увидел торжествующую, злорадную ухмылку, искривившую рот Таисии. Он понял все…

Ушел автобус. На остановке никого. Никто не захотел вмешаться, защитить, остановить купленную расправу. Она свирепствовала долго, пока возле толпы не остановилась вахтовая машина с буровой.

Никиту подобрали уже без сознания.

Сколько он пролежал в реанимации, потом в палате — уже не помнил. Лишь через полгода с него сняли гипс. Ни разу за все время не навестила его Таисия. И Никита понял, что никогда он не был нужен ей.

Бурильщики, пустив шапку по кругу, собрали ему на дорогу. Не только сам человек не захотел больше оставаться в Сургуте, но теперь и здоровье не позволяло. Весь изломанный, измученный болезнью, он выглядел стариком, жалким и изможденным.

Он не хотел вспоминать Таисию. Но бурильщики сказали, что после случившегося она получила предписание покинуть Сургут в двадцать четыре часа. Ей помогли управиться раньше и бабы давно уже нет на нефтепромысле.

Никиту это известие не огорчило и не обрадовало. Для себя он решил навсегда завязать с бабьем, ни одну не подпускать к себе ближе, чем на пушечный выстрел.

Уезжал из Сургута поздней ночью. А к себе в деревню приехал ранним утром.

Никита не спешил. Он понимал, что мать давно похоронили без него. Он опоздал на похороны и на поминки. И его давно никто не ждет.

Человек кряхтя садится на теплый бугорок. Весеннее солнце разбудило, согрело землю, и она опять ожила. Трава и цветы стелятся под шалым, озорным ветром. Он уже не воет, снова поет о жизни. Никита грустно усмехается. Ведь вот и он, уезжая отсюда, мечтал начать жизнь сначала, вернуться сюда богатым, с чистым именем. Ан не получилось. И к родительскому порогу снова плетется он побитой дворнягой. Уже без надежд и мечты.

Никита ждет хоть какую-нибудь подводу, возвращающуюся из города. Чтобы на ней доехать до деревни. Столько километров пройти пешком не сможет. Больные ноги не держат, дрожат. Он вглядывается вдаль. Но по магистрали идут машины. Ни одна не сворачивает в деревню. Из Березняков тоже никто не спешит в город. Ни одной души на дороге. Никите досадно стало. Устав от ожидания, пошел пешком, всматриваясь в знакомые, но до неузнаваемости изменившиеся места.