– Это не самодеятельность, а вынужденная необходимость, – по голосу было ясно, что каяться она не собирается. – Иван позвонил. Что, по-твоему, я должна была делать?!

– Сообщить мне!

– Каким образом? Ты оставил мне номер своего телефона?

– Значит, просто меня дождаться, а не мчаться, задрав хвост, на встречу с этим мутным типом, – сказал Сабурин зло.

– Это не мутный тип! Это Иван! Как я могла его бросить, после того как сама же втянула его в эту историю?!

– Обязательно при этом встречаться? Нельзя было поговорить по телефону?

– Тебе этого не понять, – сказала Белоснежка с такой убежденностью, что Сабурину стало обидно. Он ее спасает, жизнью своей рискует, а она, оказывается, вот так с ходу записывает его в непонятливые. Он, значит, непонятливый, а Брэд Питт понятливый… Вот и делай после этого людям добро!

– Ну, так ведь ты мне сейчас все расскажешь, непонятливому? – спросил он с угрозой в голосе.

– Может, дома, а? – Девчонка почувствовала его настрой и решила дать задний ход.

– Так мы все-таки едем домой? А то я грешным делом подумал, что ты решила заночевать у этого… у Ивана своего.

– Нет. С чего ты взял? – Она нахмурилась, а потом спросила: – Ты за мной следил, что ли?

– Не следил, а наблюдал. Если хочешь, страховал.

В салоне «бээмвухи» повисла долгая пауза, а потом Белоснежка сказала:

– Спасибо.

– Не за что, ты мне заплатила, я просто отрабатываю свои деньги. И учти на будущее: халтурить я не привык. Так что советую не утаивать от меня информацию. Для твоего же блага, – добавил он мрачно…

Информация оказалась занимательной и в некотором смысле удивительной. Настолько удивительной, что Сабурин поймал себя на том, что слушает Белоснежку с открытым ртом. Они сидели на его кухне за чашкой чая и держали военный совет. Точнее, совета пока никакого не происходило, девчонка просто излагала факты или то, что ее дружок Иван желал выдать за факты, потому что уж больно ошеломительно, если не сказать дико, все это звучало.

– …И если я не найду перстень в течение трех дней, Иван умрет, – закончила Белоснежка свой рассказ и всхлипнула.

– Так уж и умрет? – хмыкнул Сабурин, но под ее укоризненным взглядом смешался и, чтобы переломить возникшую неловкость, спросил: – А ты вообще уверена, что он не один из них?

– Ты уже веришь в существование вампиров? – Девчонка растянула бледные губы в ехидной усмешке.

– Я верю в существование банды, не брезгующей убийствами молодых девушек и обставляющей эти убийства с ритуальным размахом! – рявкнул Сабурин.

– А как же быть с Риткой? С тем, что я видела своими собственными глазами? И с тем, о чем рассказал Иван? Зачем я нужна этому князю? Для чего придумывать байки про какой-то там перстень? – Девчонка тоже перешла на крик, из чего Сабурин сделал вывод, что она уже на пределе.

Он бы и хотел ответить, агрументированно и красиво разложить все по полочкам, но ответов на поставленные вопросы у него не было. Перед этим странным делом пасовал не только его здравый смысл и природный скепсис, но даже немалый опыт разыскной деятельности. Это ведь сейчас он промышлял по большей части выслеживанием неверных супругов и шпионажем за нечистоплотными бизнес-партнерами, а раньше, всего каких-то пару лет назад, под ним земля горела, и делами он занимался отнюдь не тривиальными, а очень даже уголовными. И до сих пор бы занимался – что душой кривить? – если бы не чертова принципиальность да неумение прогибаться перед нужными людьми, закрывать глаза на то, на что велит начальство. Сабурин ушел из органов вовсе не из-за денег – это уже потом он понял, что при его связях и профессиональных навыках частным сыском можно заработать не только на хлеб насущный, но еще и на недоступные доселе излишества, – а из-за вот этой своей недипломатичности и негибкости. А сейчас что получается? Получается, вот оно дело – необычное, сложное, возможно, опасное, а он пасует и неуверенность свою прикрывает пошлым ерничаньем. Да если разобраться, Белоснежка в несколько раз смелее и отчаяннее его, бывшего опера, бравого молодца Виталия Сабурина, потому что без сомнения и без оглядки собирается сунуть свою хорошенькую голову туда, куда не всякий матерый мужик отважился бы сунуть. А он тут сидит и с умным видом обдумывает вопросы, на которые ответов быть не может по той простой причине, что для того, чтобы их получить, надо самому сунуть голову в петлю.

– Ладно, успокойся, – Сабурин поймал Белоснежку за руку, сжал тонкое запястье. – Давай по порядку. Значит, этот князь уверен, что перстень у тебя, а Иван – гарантия того, что ты никуда не денешься и станешь активно сотрудничать, так?

Она молча кивнула и попыталась убрать руку, но он не позволил, сжал пальцы чуть сильнее.

– А ты уверена, что о перстне этом ничего не знаешь? Вспомни, может, дед что-нибудь рассказывал? Или фотографии какие сохранились? Конечно, было бы лучше, если б не фотографии, а дневники твоей матери, но это, наверное, маловероятно?

Девчонка задумалась, и рука под пальцами Сабурина немного расслабилась.

– В квартире точно никаких фотографий и записей нет, – сказала она наконец.

– А где есть? – В ее голосе Сабурину почудилась неуверенность.

– Может, в Зябровке? – В глазах-льдинках, то ли от страха, то ли от напряженных раздумий сделавшихся дымчато-серыми, снова завихрился хоровод снежинок.

– У нас есть старый дом в Зябровке, – помолчав, пояснила Белоснежка. – Это небольшая деревушка километрах в трехстах от Москвы. Дед там родился, а я бывала всего пару раз в детстве и толком ничего не помню. Раньше, когда мама еще была маленькой и была жива моя бабушка, они часто проводили там лето, а потом традиция как-то угасла. Мне кажется, деду не хотелось приезжать в дом, где он когда-то был счастлив. Он вообще был очень сложным человеком, мой дед. Маму любил, несмотря ни на что, я это чувствовала, но любые разговоры о ней пресекал и все вещи, с ней связанные, из городской квартиры куда-то убрал. Меня он тоже любил, но как-то особо не воспитывал. До пятнадцати лет я росла как придорожная трава. Не в том смысле, что дед за меня не переживал, просто не контролировал совершенно. Точно для себя давно решил, что я при любом раскладе пойду по стопам своей мамы. Яблочко от яблоньки… Понимаешь?

Сабурин понимал: и про яблочко, и про яблоньку, и даже деда, пустившего воспитание единственной внучки на самотек и замкнувшегося в себе, тоже понимал. Но в данном случае его гораздо больше интересовал старый дом в деревеньке под названием Зябровка и то, что можно там найти. Потому что так же ясно он чувствовал, что старик не смог бы выбросить вещи, напоминающие ему о беспутной дочери, намного логичнее было запрятать их куда-нибудь подальше. С глаз долой – из сердца вон. Значит, надо ехать в Зябровку.

– Ты дорогу до деревни помнишь? – спросил он притихшую Белоснежку.

– Нет, – она тряхнула головой, – я же тогда совсем маленькой была. Знаю только, что это где-то в Тверской области. А что?