Тегеране, подогрела энтузиазм Фостера в отношении операции "Аякс", которая, возможно, была названа в честь чистящего средства для дома, а не мучительного грека. Хендерсон сообщал о том, что "железный занавес вот-вот окутает Иран", утверждал, что национализм Моссадеха нравится "только тем, кто симпатизирует Советскому Союзу и международному коммунизму", и призывал проводить политику, которая "лишит Моссадеха власти". Эти сообщения подкрепили то, во что Фостер уже верил, и укрепили его решимость действовать дальше.

Моссадег дал обоим братьям Даллесам множество причин желать его ухода. Оказавшись у власти, каждый из них нашел новую.

Фостер выявил нового врага свободы в мире - нейтрализм. Он определил его как "аморальную и недальновидную" веру в то, что страны могут держаться в стороне от противостояния в холодной войне. Это ставило его в противоречие с такими новыми государственными деятелями, как премьер-министр Индии Джавахарлал Неру, который хотел, чтобы его страна "избегала втягивания в политику власти и не присоединялась к какой-либо группе держав в противовес другой группе", и новый египетский лидер Гамаль Абдель Насер, который считал, что Египту незачем противостоять Советам, поскольку "у нас никогда не было с ними проблем".

Моссадег разделял их точку зрения. Он не стал использовать термин "нейтрализм" для описания своей внешней политики, а придумал другой, который означал то же самое: "отрицательное равновесие". Фостер понимал, что если Моссадег будет процветать, то лидеры других стран могут последовать за ним в сторону нейтрализма. Если же он падет, то нейтрализм покажется менее заманчивым.

Аллен стремился нанести удар по Моссадегу по тем же причинам, что и его брат, плюс одна из собственных: он хотел действовать. Первые два года его работы в ЦРУ были разочаровывающими, поскольку Трумэн не давал разрешения на проведение тех операций, которые он так хотел провести. Теперь же у него был президент, желающий вести тайную войну, и полное командование тем, что позже назовут "невидимым правительством".

"Они могли быть более или менее незаметны в текущих общественных дебатах о внешней политике, но это просто делало их еще более влиятельными", - писал Дэвид Халберстам об Аллене и его окружении. "Они были реальными игроками в реальном мире, в отличие от мира, о котором пишут газеты и дебатирует Конгресс".

Искушение действовать тайно росло: так было проще и менее хлопотно. В этом мире власти и секретности для более авторитетных фигур Вашингтона было особенно комфортно иметь во главе ЦРУ такого человека, как Аллен Даллес. Его работа так легко поддавалась злоупотреблению властью, но он был успокаивающей фигурой.... Он был приветлив, чего не скажешь о его брате Фостере. Более того, ему не хватало догматизма, праведности и жесткой определенности Фостера. Такой доступный, открытый и общительный человек вряд ли мог быть частью мира невидимых людей с фальшивыми именами, работающих в темноте. Напротив, он казался вдумчивым, справедливым, гуманным государственным служащим, который, казалось, давал уверенность в том, что, чем бы ни занимались его подчиненные, это было именно то, что одобрят все члены партии. Он был не только главой закрытого общества, но и его послом в открытом.

Антипатия братьев Даллесов к Моссадегу сама по себе, возможно, не была достаточной для того, чтобы подтолкнуть Соединенные Штаты к крайней мере - свержению Моссадега. Это стало возможным только при совпадении ряда других факторов.

Во-первых, необходимо было одержать публичную "победу" в глобальной борьбе с коммунизмом. Администрация Эйзенхауэра, придя к власти, обязалась вывести Соединенные Штаты из состояния, которое вице-президент Ричард Никсон назвал "колледжем трусливого сдерживания коммунизма Дина Ачесона". Необходимость действовать усилилась после шока, вызванного решением Эйзенхауэра согласиться на перемирие в Корее, которое некоторые расценили как признак слабости. Его отказ помиловать осужденных атомных шпионов Юлиуса и Этель Розенберг, казненных 19 июня 1953 г., ужесточил его имидж, но этого было недостаточно. Ему нужен был быстрый успех. Поскольку Советский Союз, Китай и Восточная Европа исключались как нереальные цели, нужно было найти другую.

Иран имел открытое общество, что означало относительную легкость проведения тайных операций. Он имел протяженную границу с Советским Союзом. Он обладал богатыми запасами нефти, и, как пишет историк Джеймс Билл, "Соединенные Штаты были явно заинтересованы в получении доступа к иранскому нефтяному бизнесу". И хотя Моссадег был далеко не коммунистом, Фостер и Аллен считали его слабым и неустойчивым, этаким иранским Керенским, который не сможет устоять, если коммунисты нанесут ему удар.

"Если в результате национализации в Иране начнутся беспорядки, русские могут вмешаться, захватить нефть, даже развязать третью мировую войну", - предупреждает Лайф. "Назвать Моссадеха фанатиком, может быть, и правильно, но это почти ничего не объясняет. Моссадег - гораздо более сложный персонаж, чем самые загадочные люди, с которыми Западу приходилось иметь дело, включая туманных йогов вроде Неру и не очень туманных комиссаров вроде Иосифа Сталина. Мохаммад Моссадег, с его обмороками, слезами и дикими мечтами, - это вихревой дервиш с высшим образованием и первоклассным умом".

Нанести удар по Моссадегу было заманчиво еще и потому, что отказ от него был сопряжен с политическим риском. Сенатор Джозеф Маккарти и другие антикоммунистические фанатики в Конгрессе осуждали дипломатов, которых они обвиняли в "потере" Китая. Если бы "потеряли" Иран, Эйзенхауэра и братьев Даллесов обвинили бы в бездействии. Избежать этой опасности можно было, взяв события в Иране под свой контроль.

Последним фактором в этом уравнении было давление со стороны Великобритании. Потерять доступ к иранской нефти, составлявшей основу экономической и военной мощи Великобритании, британским лидерам было трудно даже представить. Они были вынуждены отдать Индию, Кения пылала антиколониальными страстями, а теперь иранцы национализировали свою нефтяную промышленность. Один из британских дипломатов уныло предупреждал, что если не остановить этот процесс, то "нас загонят обратно на наш остров, где мы будем голодать".

Чтобы избежать этой участи, британское руководство в 1951 и 1952 гг. начало кампанию по усилению давления на Иран. Она не только не увенчалась успехом, но и спровоцировала Моссадеха на закрытие британского посольства в Тегеране с высылкой всех дипломатов, включая секретных агентов. Последней надеждой премьер-министра Уинстона Черчилля стало обращение за помощью через Атлантику. Он предложил президенту Трумэну "поскакать вместе" против Моссадеха. Трумэн отказался по двум причинам. Во-первых, он не считал, что ЦРУ должно свергать правительства, а во-вторых, он был антиколониалистом и не испытывал симпатий к тем, кого он называл "блокадными англичанами".

Госсекретарь Ачесон четко донес эту мысль. "Только по приглашению иранского правительства, или в случае советской военной интервенции, или в случае коммунистического переворота в Тегеране, или для эвакуации британских граждан, находящихся под угрозой нападения, мы могли бы поддержать