Впрочем, чего она хочет от окружающей реальности, в то время как сама нарушает ее законы. Да и не одна она нарушает. Сколько еще безутешных вдов и сирот меняют последние деньги на черную валюту смерти, сколько народу каждый день путешествует на другую сторону Ахеронта?

А раз она так запросто, буквально за полторы тысячи долларов, может пересечь огненные воды и оказаться в объятиях любимого, то, быть может, и Женя посещал здесь своих родственников…

Может быть, много на свете покойников, ходящих среди люда живого, ищущих среди опоздавших к переправе своих…

На всякий случай, Аня решила повнимательнее присматриваться к встречным лицам, а то вдруг еще кого-нибудь пропустит, а какой шанс был. Встретиться и расспросить обо всем.

И еще, нужно было как-то разобраться в происходящем вокруг. Огненные кошки ей мерещатся, резиновая лодка идет по огненным волнам и ничего с ней при этом не случается, а тут еще и Казик заладил какую-то бредятину, не иначе как сон дурной увидел…

Хотя она же решила быть внимательней ко всему, в том числе и к снам. Поэтому Аня терпеливо выслушала рассказ Казика о застреленной соседке, сопоставила с открытой дверью и… решила немедленно предупредить Ираиду Александровну. Сон мог быть в руку.

Что же до якобы пропавших монет – да, они не валялись, как прежде, на столе или на диване, где мальчик обычно пересчитывал их, а обыскивать комнату в поиске валюты смерти она постеснялась. Небось, решил, что отниму, вот и припрятал. Тем не менее, следовало забрать у мальчишки хотя бы одну монету для передачи ее в «Явь», нужно было прикупить еще штучку или две у Вадима. Для отвода глаз, да и для передачи на анализ. Не то, чтобы она стремилась выполнять обещания, данные Яше, получая от них обещанные деньги. Дело было не в деньгах, а в том, что в следующий раз агенты «Яви» могли запросто не разрешить ей пересекать границу, и тогда либо она сгинет в огненных волнах Ахерона, либо не увидит больше Димки. То, что в «Яви» серьезно относились к своим обязанностям, она уже поняла. Рисковать не хотелось. Впрочем, и спешить особенно было некуда. Все равно пока на нее не выйдет кто-нибудь из «Яви», она понятия не имеет, как с ними связываться.

Оставалось ждать. Поэтому, начисто позабыв про соседку, Аня отправилась в ванну и сидела там часа два, отмокая и вспоминая произошедшие события. Успокоенный и напоенный чаем с медом, Казик давно спал на обжитом диване. Странное дело, но вид чужого ребенка в гостиной отчего-то не только не смущал бездетную Аню, а казался вполне естественным.

Жаль, что они с Димой не успели обзавестись детьми. Аня выбралась из ванны, заглянула в последний раз к Казику поправить съехавшее одеяло и вдруг не удержалась и поцеловала его.

– Мама. – Прошептал во сне мальчик.

Аня стояла какое-то время над ребенком, всматриваясь в его черты. Потом вернулась в свою комнату и улеглась спать.

Ночь. К Аниному дому подошли двое – ее папа Александр Семенович и пес Цербер. Подошли, но не зашли, не поднялись на огонек, потому что огонька-то уже и не было. Должно быть, заснула его Анечка, ну и пусть спит. Он-то хотел с ней поговорить, но теперь уж в другой раз.

Почему-то его не тянуло зайти к бывшей жене, да и друзья… какие это друзья, скорее уж приятели. А вот Аня – родной человечек.

Александр Семенович вздохнул и пошел домой кружными путями, разглядывая светящиеся в лучах фонарей деревья. Нет, не по этим дворам он должен был ходить со своим верным псом. По Елисейским Полям под мягкий голос Джо Дассена: «В солнечный день и в дождь, в полдень или в полночь, всё, что хотите, есть, на Елисейских Полях» по Монмартру, мимо Центра Жоржа Помпиду, к кабаре «Мулен де ла Галет» к кладбищу Монмартр… нет, пожалуй лучше вверх по лестнице к базилике Сакре-Кёр. Как же давно это было? Всего один только раз, и на всю жизнь. Всего один раз в реальности и постоянно во сне.

В Париж удалось попасть весной, когда вдоль сены цвели розовые сакуры и он, ошалевший от новых впечатлений, стаптывал ноги целыми днями гуляя по прекраснейшему из городов.

О, Париж… прекраснейший Париж. Нотр-Дам де Пари с его органом, витражами и скамьями, на которых так хотелось умереть, когда подошло время возвращаться домой.

Он и сейчас, просыпаясь, видит скошенную крышу мансарды, где он жил в ту единственную неделю, его преследует розовый цвет сакуры и невиданных в России розовых каштанов, иногда таких огромных, что дух захватывает. Когда по приезду в Питер оказалось, что взятый у приятеля фотоаппарат был сломан и не получилось ни одного кадра, Александр Семенович не огорчился, так как Париж навсегда отпечатался в его сердце. Теперь он мог в любой момент ощутить себя на улицах любимого города, почувствовать запах горячей выпечки, или вдруг оказаться сидящим под платанами на набережной Сены.

Сначала думалось, вот придет следующая весна, и… с тех пор он не был в чарующем Париже, но все это время Париж жил в нем.

«Надо будет отвезти Аню в Париж», – решил он, выходя из дворика ее дома, пес дернул поводок, приметив черную кошку с выводком пятнистых котят черепаховой масти. Александр Семенович шикнул было на пса, кошка зашипела, котята бросились наутек; почувствовав слабину, Цербер рванулся за улепетывающей мелюзгой, и, не удержав пса, Александр Семенович вдруг по инерции пробежал несколько метров мимо крутящейся в свете ночной иллюминации карусели перед зданием мэрии Восемнадцатого округа на площади Сен-Пьер, больно налетев коленкой на скамейку, на которой, мирно устроившись, спал укутанный в клетчатый плед клошар. Александр Семенович взвыл от боли, натягивая поводок. Карусель скорчилась в пружину и, подпрыгнув, вкрутилась в пространство, еще принадлежащее мистическому Парижу, который затянулся вдруг полупрозрачным пузырем, так что Александр Семенович мог видеть только его контуры. В ту же минуту, светя перед собой глазами, точно фарами, кошки бросились к ускользающей Франции, и, процарапав злосчастный пузырь сразу же в нескольких местах, скользнули в принявший их Париж, чтобы остаться в нем навсегда.

Утирая пот, Александр Семенович еще всматривался в возвышающиеся вокруг него типовые сталинские дома, пытаясь узреть в них хотя бы слабые отголоски Парижа. Не преуспел. Единственным напоминанием о видении был здоровенный синяк, который не проходил с неделю после странной галлюцинации.

В очередях стоят черти:

Идет сдача шерсти.

А.Смир

Утром заглянула Ираида Александровна, притащила миску еще теплых картофельных оладий и банку сметаны, сказала, что сметану привозят ей родственники из деревни.

Смотря на ее довольное красноватое лицо и жутковатые голубые глаза, впрочем, жуткими они казались именно из-за того, что соседка имела отвратительную манеру, не отворачиваясь и почти не моргая, смотреть прямо в глаза, точно пыталась проникнуть в черепную коробку, пробуравив ее насквозь.

Казик только-только начинал просыпаться, и Аня наскоро пересказала соседке его сон, смягчив насколько это возможно, острые углы и высказав свое мнение, что вовремя озвученный сон теряет силу и уже не может сбыться.