– Поверить не могу, что ты здесь, – сказала Микки.

– Не мог удержаться. А ты, похоже, меня ждала?

– Нет, глупый, я собиралась поработать над своим загаром.

Уэстон услыхал рокочущий смех.

– В сентябре?

– А почему бы и нет?

– Я думаю, мы можем поработать кое над чем еще.

– Ты злодей! – усмехнулась Микки.

Голос у нее бьл грудной и хрипловатый. Разум подсказывал Уэстону, что пора слезать с дерева и бежать прочь со всех ног, но какая-то злая сила словно магнитом тянула его к этому окну.

– Злодей? – переспросил мужчина, и Уэстону показалось, что он слышит позвякивание кубиков льда в стакане. – Ну нет, вряд ли.

– А что сказал бы Нил?

Да, что сказал бы папа?

Снова послышался смех – на этот раз низкий и злобный. Угрожающий.

– Да, это интересный вопрос. Но давай не будем думать о нем сейчас.

Открытое окно второго этажа было уже рядом. Уэстон вытянул шею и прищурился. Когда его глаза привыкли к полутьме комнаты, внутри у него все перевернулось. Его мать стояла на цыпочках, обвивая руками толстую шею крупного мужчины. Его пальцы шарили по ее голой спине, развязывая шнурки бикини.

Мужчина быстрым движением сдернул узенький красный лифчик, и Уэстон сглотнул, увидев обнаженную грудь матери – белую, не тронутую солнцем, с огромными круглыми сосками. Он зажмурил глаза и чуть не упал со своей ветки. В голове у него гремел гром. Что делает с его матерью этот незнакомый, чужой мужчина? Уэстон видел только его толстую шею и темно-каштановые, слегка начинающие седеть волосы.

Теперь он уже горько сожалел, что влез на это дерево и подобрался так близко к проклятому окну, но все-таки продолжал смотреть, не в силах отвести взгляд. В каком-то болезненном оцепенении он наблюдал, как его мать – женщина, всю жизнь служившая ему недосягаемым образцом, – запрокидывает голову и позволяет этому мужчине тискать ее голую грудь. Он видел, как они рухнули на старинное лоскутное одеяло, сшитое руками его бабушки. Микки испускала низкие, непристойные стоны и выгибалась навстречу мужчине, просунув руку ему между ног.

Желчь поднялась к горлу Уэстона, когда мужчина снял рубашку. Спрятанная в кармане рогатка давила ему на бедро, у него появилось искушение прицелиться через окно и пустить камень прямо в затылок этому типу. А почему бы и нет? Ничего другого этот гад не заслужил.

Уэстон потянулся за своим оружием, когда вновь раздался голос Микки:

– Да, милый, да, да, да! Вот так!

Уэстон съежился. Сколько раз мать повторяла и ему, и его младшему брату, что надо вести себя хорошо, играть по-честному, никогда не обманывать! Каждое воскресенье она водила их в церковь, где с высокой кафедры преподобный Джонс, самый скучный проповедник на всем белом свете, бесконечно распространялся насчет гнева божьего. Мама всегда говорила Уэстону, что он должен быть честен с самим собой, со своей семьей и с богом. Она много раз повторяла ему, что десять заповедей никогда нельзя нарушать, – и вот, взгляните на нее! Трахается с каким-то мужиком, будь она проклята!

В комнате было слишком темно, чтобы разглядеть лицо мужчины, но, пока Уэстон смотрел на его веснушчатую волосатую спину, у него возникло тошнотворное ощущение, что этот тип ему знаком. На стене напротив кровати висело зеркало, но мужчина так ни разу и не поднял голову, поэтому все, что Уэстон видел, – это его затылок, когда он оседлал маму, повернувшись спиной к окну. Уэстон услыхал, как взвизгнула открываемая металлическая «молния».

– Ты меня хочешь, детка?

Точно, этот голос он уже слышал раньше.

– Да.

– Очень хочешь, детка? Покажи папочке, как сильно ты его хочешь.

Уэстон больше не мог терпеть ни минуты. Вытащив из заднего кармана рогатку и острый обломок скалы, он прицелился сквозь открытое окно, прямо в белую, покрытую веснушками спину, оттянул толстую полоску резины и пустил свой маленький смертоносный снаряд.

Дзинь! Зеркало над письменным столом разбилось, ошеломленный мужчина вскрикнул и оглянулся через плечо.

Вот дерьмо! Уэстон уже спрыгнул с сука, но в последнее мгновение он успел разглядеть красную рожу Датча Холланда.

– Это был твой сын? – спросил Датч.

Уэстон нырнул в кусты, вспугнув кролика, и бросился бежать через лес. Ветви хлестали его по лицу, колючие кусты ежевики цеплялись за ноги, а он все бежал, сердитый и перепуганный, углубляясь в чащу. Слезы катились по его щекам, сердце выскакивало из груди, но перед глазами было только одно: образ матери, его доброй, набожной, регулярно посещающей церковь матери.

Он прятался в лесу всю ночь, скрючившись под скальным выступом, и ему мерещились кугуары, медведи и койоты. Он провел там весь следующий день – голодный, усталый, преследуемый мыслями о своей матери-шлюхе. Ему не хотелось жить, он надеялся, что она заболеет от беспокойства за него. Когда настала ночь, он снова уснул в лесу, но на этот раз ближе к дому – настолько близко, что сквозь деревья ему видны были пятна теплого золотистого света в окнах.

На третий день живот у него свело судорогой от голода. Он прокрался в кухню, чтобы взять пару банок кока-колы и коробку печенья из кладовой, и именно там его застала мать. Она была в бежевом брючном костюме, с сумкой через плечо, словно собралась в супермаркет. В ее спокойных голубых глазах не отражалось никаких чувств.

– Я думаю, нам надо поговорить, Уэс, – сказала она. – Где ты пропадал? Твой отец очень сердится из-за того, что ты убежал.

Уэстон не сказал ни слова, просто молча стоял у раздвижных дверей, готовый снова сбежать в лес. Микки, нахмурившись, покачала головой.

– Посмотри на себя. Ты весь вымазался. Поднимайся наверх, вымойся и переоденься, и я думаю, мне удастся убедить отца не наказывать тебя.

Уэстон прищурился. Тут что-то не так. Все не так! Каждое ее слово – ложь!

– Я сказала ему, что ты разбил зеркало в доме для гостей, испугался и убежал от меня. Мне удалось убедить его, что лучше дать тебе время одуматься и вернуться домой добровольно, чем высылать на поиски полицию. Но твой отец... ну, ты же его знаешь. Как я уже сказала, он очень сердит на тебя, сынок. Очень сердит.

– А как насчет тебя? На тебя он тоже злится?

– С какой стати он должен сердиться на меня? – спросила Микки с таким невинным видом, будто и вправду не понимала. Она трахалась со злейшим врагом отца и разыгрывала из себя святую простоту.

– Из-за того типа.

– Какого типа?

– Мистера Холланда. Ты же была в постели с мистером Холландом! Вы с ним трахались!

– Что?! – Микки быстро подошла к нему и закатила ему такую оплеуху, что он ударился головой о стену. – Чтобы я в своем доме таких грязных слов не слышала!