– А, попались, голубчики! – весело говорил Ушаков.

Он немедленно оповестил флот, приказал нести все паруса и кинулся на турок.

Все уже знали привычку адмирала Ушакова не терять понапрасну времени на перестроение, а поскорее обрушиться на врага.

Турки хотя и превосходили силами Ушакова, но не выдержали дружного натиска русских – стали рубить канаты, в беспорядке вступали под паруса и бросились наутек к Дунаю.

…Погоня длилась уже четыре часа. Успела смениться вахта, команда успела пообедать, а боя все не предвиделось.

Ушаков продолжал настойчиво гнаться за врагом – до вечера было еще далеко. Сигнал о погоне так и не убирался с мачт адмиральского корабля «Рождество Христово».

Федор Федорович, сдвинув брови, ходил по шканцам. «Неужели уйдут?» – беспокоился он.

На корабле все было готово к бою.

Матросы, переговариваясь, сидели на своих местах. Ожидание томило хуже всего. Говорили о разном: молодые вспоминали дом, старики – Севастополь, где остались семьи. Но все разговоры возвращались к самому близкому и волнующему – к сегодняшней встрече с врагом. Придется ли нынче драться, или турок все-таки убежит опять?

Это занимало всех – от брамсельного матроса до трюмного.

Васька Легостаев, молодой матрос, еще мало разбирался в морском деле. Он слушал, что говорят старшие, видавшие виды моряки.

У их единорога, подле которого сидел Васька, беседу направляли двое: старик канонир Андрей Власьич и подошедший к ним урядник.

Приятели, как обычно, спорили.

– Не хочет турок принять бой, – заметил Власьич.

– Сегодня ему несподручно: он под ветром, – поправил его Зуб.

– А как же в тот раз мы под ветром дрались? Нам сподручнее было, что ль?

– То мы, а то он… Уйдет. Не догнать!

– Еще бы не уйти: у него паруса бумажные.

Урядник усмехнулся:

– Не в одних парусах дело. У него корабли обшиты медью. А наши – тяжелы на ходу.

Секунду помолчали. Потом Власьич обратился к молодым:

– Поглядите-ка, ребята, у кого глаза поострее: сдается мне, что у турка задние корабли отстают…

– Это так оказывается только, – буркнул Ефим Зуб.

– Отстают, дяденька! – весело доложил Васька Легостаев.

– Отстают!

– Глянь-кось, и адмирал наш увидал, повеселел, смеется! – заговорили артиллеристы.

– Я ж сказывал: сколько ни тянуть, а надо будет отдать! – с торжествующим видом посмотрел на урядника Власьич.

Все оживились:

– Что-то теперь будет?

– Оттяпаем ему хвост, вот что будет!

С каждой минутой становилось яснее, что задние турецкие суда вскоре окажутся отрезанными.

Адмирал Ушаков ходил, посмеиваясь от удовольствия: все-таки будет так, как он хочет. Либо капудан Гуссейн пожертвует своим арьергардом, либо должен будет принять бой, который навязывал ему Ушаков.

По морю прокатился пушечный выстрел: капудан сигналил своим кораблям поворачиваться.

Турки все-таки не ушли от боя.

Трехбунчужный паша Саит-бей, поджав ноги, сидел у бизань-мачты на подушках. Кругом кипел жестокий бой.

Громадный корабль сотрясался от выстрелов 38-фунтовых пушек нижнего дека. В ушах ломило от непрерывного грохота, который не умолкал ни на минуту вот уже в течение нескольких часов. Пороховой дым ел глаза, застилая все вокруг. Сквозь него только на секунду пробивались лучи закатного солнца.

Русские ядра с визгом носились в воздухе. Под ударами книппелей трещал рангоут.

Над самой головой Саит-бея свисали концы оборванных снастей.

Палуба была завалена телами убитых галионджи[59]. Саит-бей невозмутимо курил, расчесывая пальцами длинную седую бороду: что суждено, того не минешь. Но пальцы Саит-бея все-таки дрожали.

Офицеры свиты паши, стоявшие перед ним полукругом в ожидании приказаний, тряслись от страха. За спиной паши, боязливо озираясь, стоял с опахалом в руке слуга, обычно отгонявший от своего господина мух. Теперь ему делать было нечего: он и сам боялся тех мух, которые летали кругом.

Престарелый Саит-бей был назначен султаном в советники к капудан-паше Гуссейну, командовавшему флотом. Но молодой Гуссейн что-то мало внимал советам старика.

Началось с того, что Гуссейн вышел в море во вторник. Саит-бей предупредил его: в этом дне есть один какой-то несчастливый час, которого никто не знает. Гуссейн не побоялся несчастливого часа.

Когда сегодня утром русские внезапно с на-ветра напали на них, Гуссейн поступил правильно, не приняв боя: под ветром драться нельзя. Но зачем было снова поворачивать на врага? Если задние корабли отставали, значит, такова воля Аллаха.

И рисковать из-за них всем флотом было ни к чему.

Теперь оставалось только положиться на милость пророка и драться. Но как ни отчаянно дрались турецкие корабли, а дело было плохо.

Турецкие адмиралы знали обыкновение русского паши – нападать на корабль капудана, потому Саит-бей посоветовал Гуссейну держать все флагманские суда поближе к капуданскому. Но увы! И это не помогло. Проклятый русский паша смело лез в самую гущу боя. Он бился с тремя турецкими кораблями, и в том числе с 80-пушечным кораблем капудан-паши. И все они, один за другим, вынуждены были выйти из линии.

Турецкая эскадра постепенно сбивалась в кучу, теряя строй.

Оставалось одно: поворачивать – хотя бы и под выстрелами русских – и уходить.

Солнце уже закатывается, скоро наступит благодатная ночная темнота, которая укроет турок.

«Чего он там ждет?» – недовольно подумал о Гуссейне Саит-бей и посмотрел, где капитан корабля.

Капитан корабля, жилистый высокий Магмет-Мустафа-ага, стоял на шканцах среди наваленных, точно дрова, обломков рей. В руках у него был курбач – толстый бич из кожи гиппопотама. Он понукал галионджи, возившихся с парусами. Магмет-Мустафа как раз смотрел в сторону паши.

Говорить было невозможно – за грохотом не слышно слов. Саит-бей только махнул рукой, показывая, что надо уходить. Магмет-Мустафа-ага понял его. Перепрыгивая через тела убитых, он кинулся к галионджи.

Уже пять часов длился бой.

Ушаков заранее выделил три фрегата в резерв. Они вышли из линии и держались против передовой части флота, чтобы не позволить туркам атаковать наши суда с двух сторон.

Русские корабли старались подойти возможно ближе к врагу: хотели ввести в действие орудия всех калибров.