— Я бы не стал доверять человеку вроде него.

— Мне же вы доверяли, — огрызнулся смертник. — Так чего вы все-таки хотите?

— Нам надо поговорить.

По жирному лицу Вараввы расползлась довольная улыбка.

— Я знал, что вы вернетесь.

— Вы упомянули о заговоре против города, о руке, направлявшей убийц. Вы даже были в курсе, что загорелся театр.

— Хотите, чтобы я рассказал вам, откуда мне все это известно?

— Если не сложно,— натянуто улыбнулся Мун.

— Магия.— Варавва рассмеялся.

Мистер Мун не имел намерения заглатывать приманку.

— Когда вы в последний раз видели альбиноса? Лицо узника потемнело от отвращения.

— Сто лет назад. Вы все еще вините его?

— Да, я виню его в вашем совращении.

— Термин «совращение» тут вряд ли подходит,— задумчиво произнес Варавва. Сейчас он напоминал редактора словаря, выискивающего совершенное, наиболее емкое определение слова.— Просто под конец он меня утомил. Но благодаря ему я попал в новый мир. Мир вне морали, где любой опыт и любые чувства были мне подвластны, только возьми. Я пил взахлеб, исследовал внешние границы греха. Единственным греховным деянием, какого я не испытал, оставалось убийство. То, что я сделал в той комнате на Кливленд-стрит, было высшим достижением за все время моего существования. Ничего подобного не происходило ни до, ни после. Это была смерть моего прежнего «я» и рождение Вараввы.

— Это уже достояние истории,— заметил мистер Мун.— Я же пришел узнать о будущем.

— У тебя оно, может, и есть. У меня нет. Но все же кое-какую компенсацию я получил.

— Какую?

— Я рад, что меня схватил именно ты,— прошептал Варавва.

Эдвард горько вздохнул.

— Ты был достойным противником. Последним достойным противником. С тех пор мне попадалась только мелкая рыбешка. Невнятные мошенники, убийцы, которые и стрелять-то толком не умеют, неудачливые банковские грабители, которые вместо банка прокапываются в канализацию.

Варавва ухмыльнулся.

— Я о нем слышал.

— Вспомнить бы еще его имя,— произнес мистер Мун, позволив себе отвлечься.— Но ведь ты же не...

— С миссис Бэгшоу успел повидаться? — как бы между прочим поинтересовался Варавва.

— Так ты знал?

— Конечно.

— Она шарлатанка,— сурово заявила Шарлотта.

— Да, но это говорите вы. От верной поборницы Комитета бдительности другого ждать и не следует. Должен сказать, Эдвард, зря ты игнорируешь ее предостережения.

— Ну так ты и сам мне чего только не наговорил.

— Беда близится,— спокойно, по-будничному произнес смертник.— Четыре дня. Скоро начнутся исчезновения.

— Ты ведь все знаешь? — Мистер Мун заговорил так, словно до сего момента не верил ни единому его слову. — Ты ведь правда знаешь, что происходит?

Варавва рассмеялся.

— Наклонись ближе,— попросил он.

Эдвард чуть ли не вплотную приблизился к чудовищной туше.

— Естественно, ко мне пытались подкатиться,— торопливо зашептал узник в самое его ухо.— Им нужен кто-то вроде меня. Возможно, надо было им уступить. У них и на тебя большие планы, Эдвард. Они инженеры. Они хотят перестроить мир.

Его прервал злобный лязг ключей. Дверь распахнулась, и на пороге камеры появился Оусли.

— Пора. Время свидания истекло.

— Истекло? — недоверчиво переспросил Варавва. Не удостоив своего повелителя ответом, Оусли вперил

в мистера Муна ледяной взгляд.

— Вы должны уйти.

— Я еще не закончил.

— Уходите немедленно, или я обращусь к руководству тюрьмы.

Варавва торопливо порылся в сокровищнице и достал тоненькую книжечку.

— Ты сделал мне подарок,— произнес он, а бывший адвокат воззрился на иллюзиониста с неприкрытой ненавистью.— И я буду рад, если взамен ты примешь вот это.

— Что это?

— Лирические баллады Сэмюэла Тейлора Колриджа и Уильяма Вордсворта[26]. — Смертник говорил тоном провинциального учителя, рассказывающего о поэзии прошлого века в классе, где ученики весьма настороженно относятся к любым стихам.— Эта книга была в камере моей постоянной поддержкой. Маяком в полночной бездне. Она открыла мне глаза, как, надеюсь, откроет и тебе.

— Спасибо.

— Эдвард.— Варавва постучал по обложке.— Спрашивай его. Спрашивай этого человека.— Он внезапно подался к Шарлотте и шумно чмокнул ее в щеку. Женщина отпрянула в отвращении, а узник потянулся к иллюзионисту. Эдвард нашел в себе силы не отстраниться. Он позволил поцеловать себя в чувствительное, укромное место. В участок кожи за ухом, перед волосами. Какое-то мгновение оба выглядели невыразимо смущенными. Их горе казалось душераздирающе острым, а скорбь невыразимой. Шарлотта даже стала опасаться, как бы они не упали друг другу в объятия.

Наваждение развеял Оусли.

— Вы должны уйти,— повторил он настойчиво. Как потом вспоминал мистер Мун, в голосе бывшего адвоката сквозил плохо скрываемый ужас.

Варавва заплакал от мучительности расставания, однако Эдвард молча покинул камеру.

Едва за спинами посетителей захлопнулась дверь, а чудовище уползло во мрак каменной обители, Оусли чопорно и довольно официально заявил:

— Благодарю за понимание. Надеюсь, больше вы нас не потревожите.

Иллюзионист вознамерился потребовать объяснений, но бывший адвокат зашагал прочь, и только косичка, тяжело свисавшая с лысой макушки, нелепо хлопала его по пояснице.

Оставив Ньюгейт позади, брат и сестра направились в отель. Некоторое время они шли молча.

— Не ожидала увидеть его таким?

— Я понимала, что он изменился. Я даже знаю, что он натворил. Предполагала, будто увижу нечто ужасное. Но мне было его жаль. А тебе? Ты его простил?

— Мне не за что его прощать, — бесстрастно ответил мистер Мун.

— Вы были друзьями.

— Я не его виню.

— Он должен был ответить за совершенное зло. Ответа не последовало.

— Извини,— вздохнула Шарлотта.— Я сказала глупость.