Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да не подумает Ваше Величество, — сказал граф Менсдорф, печально улыбаясь, — что я состою в заговоре с фельдцейхмейстером. Уж если он находит армию неготовой к борьбе, которая нам предстоит, а он располагает полным доверием общественного мнения… — граф Менсдорф сказал это с тонкой, чуть заметной усмешкой, — стало быть, в основании моих соображений лежал серьезный мотив.
Император с силой дернул золотой колокольчик, стоявший на столе. Вошел камердинер.
— Князя Лихтенштейна сюда! — воскликнул государь.
В следующую же секунду флигель‑адъютант стоял перед ним.
— Я попрошу графа Кренневилля тотчас же пожаловать ко мне. Кто в приемной?
— Фельдмаршал барон Габленц со своим начальником штаба и адъютантами, — доложил князь Лихтенштейн.
— Очень хорошо, — сказал император. — Пусть сейчас же войдет.
Через минуту князь ввел генерала и его свиту. Барон Габленц подошел прямо к императору и произнес:
— Я желал представиться Вашему Величеству перед отправлением в армию и всеподданнейше поблагодарить за оказанное мне доверие командовать десятым корпусом.
Император отвечал милостиво:
— Это доверие, любезный барон, вполне заслужено, вы его оправдаете новыми лаврами, которыми украсите австрийские знамена.
Барон Габленц представил полковника Бургиньона, своих адъютантов и Штилова.
Император обратился к каждому с несколькими любезными словами, в свойственной ему приветливой и обязательной манере.
У Штилова он спросил:
— Вы мекленбуржец?
— Точно так, Ваше Величество.
— Ваше сердце раздвоится, так как я боюсь, что ваше отечество, вынужденное положением, встанет на сторону наших противников.
— Ваше Величество, — отвечал молодой офицер задушевным тоном, — пока я ношу этот мундир, мое отечество там, где развеваются ваши знамена. Мое сердце принадлежит Австрии.
И он коснулся ладонью груди, где под мундиром таилась полученная накануне роза.
Император милостиво улыбнулся и положил руку на плечо молодого человека.
— Радуюсь, что фельдмаршал выбрал вас, и надеюсь услышать о ваших подвигах.
Князь Лихтенштейн отворил дверь со словами:
— Фельдмаршал граф Кренневилль.
Генерал‑адъютант императора вошел в полуформе своего звания. Его изящное лицо французского типа, с небольшими черными усами и умными темными глазами, не позволяло, благодаря своей живости, подозревать, что генерал успел уже прожить пятьдесят лет.
— Вашему Величеству угодно было видеть меня? — сказал он.
— Благодарю вас, господа! — император обратился к свите барона Габленца. — Надеюсь, поход даст вам случай оказать новые услуги мне и отечеству. Прошу вас остаться, барон.
Бургиньон, адъютанты и Штилов вышли.
Император развернул депешу, которую все время не выпускал из рук, и сказал:
— Вот только что полученная телеграмма, по поводу которой я желаю выслушать ваше мнение. Фельдцейхмейстер, — продолжал он с легкой дрожью в голосе, — просит меня заключить мир, так как армия не готова к войне.
— Это невероятно! — вскричал граф Кренневилль.
— Что вы на это скажете, барон Габленц? — спросил император у спокойно и молча стоявшего генерала.
Тот немного помедлил с ответом.
Франц‑Иосиф не сводил с него глаз.
— Ваше Величество, — начал генерал, — просьба фельдцейхмейстера должна иметь серьезное основание: он вообще не боится никакой опасности, и в его характере больше безрассудной смелости, чем обдуманной предусмотрительности.
— Храбрая и блестящая армия Вашего Величества не готова к войне?! — вскричал граф Кренневилль с живостью. — Чем же фельдцейхмейстер мотивирует это мнение?
— Он обещает его мотивировать, — сказал император.
Граф Кренневилль пожал плечами.
— А мир еще можно заключить? — спросил барон Габленц.
— Если я хочу навсегда обречь Австрию на второстепенное место в Германии или вовсе исключить из Германии, то да! Если хочу дать Пруссии двойной реванш за Ольмюц, то да. Иначе — нет!
Граф Кренневилль пристально посмотрел на фельдмаршала, который стоял в мрачном раздумье.
— Ваше Величество, — начал он наконец спокойным, внушительным тоном, — никто не знает лучше меня силу нашего противника. Я стоял в поле вместе с пруссаками и хорошо знаком с их материальным и нравственным могуществом. Оба громадны: вооружение их превосходно и игольчатые ружья — страшная вещь. Если б нам пришлось совсем одним сопротивляться Пруссии, меня бы серьезно тревожил исход борьбы. Но теперь меня успокаивают наши германские союзники.
— Союзная армия! — сказал Менсдорф.
— Не отдельные контингенты имеют, по‑моему, вес в военном отношении, — продолжал барон Габленц, — а то обстоятельство, что эти отдельные армии раздробят прусское войско и наш противник будет принужден к сложному ведению войны. Останься я в Ганновере, эта комбинация была бы еще вернее, однако и без того Пруссии придется сражаться очень разбросанными силами, тогда как мы можем действовать концентрированно. В этом, Ваше Величество, залог моего спокойствия, в этом мои надежды на успех, который все‑таки не может быть завоеван без тяжелых усилий! Вот моя точка зрения как генерала. О состоянии армии, о ее неподготовленности к войне я судить не берусь, пока сам своими глазами не видел ее и не взвесил оснований, побудивших фельдмаршала высказать такое мнение. Что касается политических соображений, то в этом я не судья и не думаю, чтобы Ваше Величество стали от меня требовать того, за что я не берусь. Позволю себе высказать только одно: если затронута честь Австрии, я против отступления — даже проигранное сражение не может причинить столько вреда, как отступление, совершенное до того, как обнажен меч.
Генерал замолчал.
Глубокое безмолвие водворилось на несколько минут в кабинете.
— Господа, — заговорил император, — вопросы, подлежащие моему разрешению, так серьезны, что требуют самого глубокого внимания и нескольких минут полной сосредоточенности. Через час я приду к окончательному решению и дам вам, граф Кренневилль, ответ для фельдцейхмейстера. И вы тоже, граф Менсдорф, получите через час ответ на вопрос, который поставили передо мной раньше.
Оба графа поклонились.
— Предложение союзу мобилизовать непрусские союзные войска должно быть сделано немедленно, как было угодно приказать Вашему Величеству? — спросил граф Менсдорф, складывая свои бумаги.
— Конечно, — сказал император, — необходимо, чтобы германские государства показали определенные цвета и чтобы союзные силы были выдвинуты в поле. Я согласен с бароном Габлендом, что в этом заключается большая часть нашей силы.