Франц‑Иосиф с удивлением посмотрел на него.

— Кто это? — спросил он.

— Граф Риверо.

Император подумал и, видимо, старался связать это имя с каким‑нибудь воспоминанием.

— Позвольте, не был ли в прошлом году римский граф Риверо представлен ко двору нунцием?[56]

— Точно так, Ваше Величество. Но, кроме того, я прошу обратить внимание на то, что граф Риверо — неутомимый боец за право и Церковь, который под величайшим секретом приготовил обширное восстание, способное разрушить козни нечестивых. Он могущественный представитель всех тех элементов, которые, будучи крепко связаны невидимыми нитями, в настоящую минуту готовы к бою.

— Чем он себя легитимирует?[57] — спросил император, колеблясь между любопытством и недоверием.

Клиндворт вынул из кармана запечатанное письмо и передал императору.

— Из дворца Фарнезе? — Император торопливо разрывал конверт. — От моей невестки!

Он пробежал письмо глазами и сказал:

— Введите сюда графа.

Клиндворт удалился с низким поклоном.

— Какое счастье, что я позвал этого человека! — воскликнул император. — Неужели в самом деле найдется возможность спасти величие моего дома?

Через несколько минут вернулся Клиндворт, вместе с ним вошел граф Риверо, хранивший то же сановитое спокойствие, с каким сидел в будуаре фрау Бальцер и стоял под пулей Штилова.

С уверенностью, легким и твердым шагом, в которых сказывалась привычка ко двору, он сделал несколько шагов к императору, низко поклонился и устремил на него взгляд спокойных ясных глаз.

Император посмотрел на него внимательно и произнес:

— Мне помнится, я видел вас в прошлом году при дворе, граф?

— Весьма лестно, что Ваше Императорское Величество изволите это помнить, — сказал граф своим мягким и мелодичным голосом.

— Вы из Рима? — спросил император.

— Из дворца Фарнезе, Ваше Императорское Величество.

— И что вас побудило сюда приехать?

— Желание предложить Вашему Величеству мои услуги в великой борьбе, предстоящей Австрии.

— Моя невестка рекомендует вас как человека, достойного полного доверия.

— Я надеюсь его заслужить, — отвечал граф, скромно кланяясь и без всякой самонадеянности в голосе.

— Чем вы думаете быть мне полезным? — спросил император.

Граф отвечал на вопрошающий взгляд императора взглядом открытым, гордым и сказал:

— Я предлагаю Вашему Императорскому Величеству содействие великой невидимой силы, священной лиги права и религии.

— Объясните мне, что такое эта лига и что она может сделать?

— Я расскажу Вашему Величеству, как возникла лига, тогда вы поймете, что она такое и на что она способна. Когда после сильных ударов, от которых распалась австрийская армия в Италии, волна революции, под предводительством савойского дома, разлилась по Италии и возложила на голову короля Виктора‑Эммануила[58] ту корону, которая должна изображать переход к красной республике, тогда все носившие в сердце право и религию и готовые постоять за Святую Церковь были поражены и рассеяны, утратив способность к стойкому сопротивлению. Неправое дело быстро совершилось, и даже император Наполеон, мечтавший о совершенно иной Италии, не мог положить преграды им же самим спущенным с цепи злым духам. За пароксизмом лихорадки последовало изнеможение. Но за изнеможением пришла реакция. В Риме, во дворце короля Франциска, этого скромного, но в своей простоте истинно великого героя, который пушками Гаэты заявил свой протест против возмутительного насилия, сошлись вместе первые люди и сказали: зло победило потому, что этого хотели негодяи, действовавшие сообща. Почему же не восторжествовать снова правде, на стороне которой стоит Господь, если решительные и мужественные люди тоже сольют свои силы в общем труде, собрав вокруг себя всех слабых? За этим признанием последовало решение, за решением — действие. Король Франциск одобрил проект и выполнение, а героическая невестка Вашего Императорского Величества превратила чистый огонек благородного и доброго намерения в яркое пламя энтузиазма. По всей Италии стали возникать комитеты. Мужчины и женщины высоких правил примкнули к лиге, и вскоре в нее влились тысячи. Люди, преданные королю, работают при европейских дворах: в Париже умный и осторожный Канофари; граф Чито ездит по Европе. Мы в курсе всего, что происходит, Галотти организует Неаполь и Сицилию. Влияние сочленов лиги на массы громадно, оружие спрятано в надежных местах, и мы в настоящую минуту имеем под рукой силу, которая по одному мановению способна зажечь Италию пламенем от Альп до оконечностей Сицилии.

— Как относится Римская курия к вашему делу? — поинтересовался император.

Граф Риверо отвечал:

— Святой отец не может принять непосредственного участия в предприятии, вершащим светские дела, но его апостольское благословение, несомненно, на тех, кто трудится над восстановлением его мирских и духовных прав. Все духовенство содействует лиге всеми зависящими от него средствами.

— А как собирается действовать эта лига? Чего она надеется достичь? — продолжал вопросы император.

— Ваше Величество, мы ожидаем взрыва великой войны, которую Австрия готова начать для восстановления своего древнего могущества и величия. Трудно говорить об успехах на севере, но в Италии мы уверены в австрийской победе. Мы не можем ничего предпринять одни, потому что против нас регулярное войско, до которого мы еще не доросли, но как только оно столкнется с австрийской армией, как только будет нанесен первый удар, мы подадим сигнал и за спиной у солдат Виктора‑Эммануила поднимется Италия, сардинские полки будут прогнаны и законные государи вернутся в свои земли. Войскам Вашего Величества придется занять только Ломбардию, и она снова будет вам принадлежать.

— А Наполеон? — спросил император.

— Я имею основание предполагать, что он не без удовольствия увидит, как сардинская Италия итальянскими же усилиями распадется — он уже теперь недоволен творением рук своих. Кроме того, его вмешательство подоспеет слишком поздно.

— И вы думаете, что Италия отдаст моему дому даже Ломбардию?

— Да, Ваше Величество, — отвечал граф, — при условии…

— А условие?

— Ваше Величество, — сказал граф, — все мы, работающие над великим делом, — итальянцы, и хотим иметь счастливую, сильную Италию. Мы чаем создания Ломбардо‑Венецианского королевства на севере нашего полуострова, как кровь от нашей крови и плоть от нашей плоти. Мы хотим поэтому отдать Ломбардию Вашему Императорскому Величеству и дому Габсбургов — но не Австрии.