Пройдя половину пути, Дэвид выключил двигатель. Лодка покачивалась, а мы, напрягая зрение и слух, пытались уловить мольбу терпящего бедствие судна или увидеть его. Я слышала, как мама с точным интервалом подает сигналы горна. Больше не было ни звука. Ни другого горна, ни шума работающего двигателя. И хотя я знала, что паровые судна работают довольно тихо, я подумала, что, может, это на самом деле был корабль-призрак. Но нет, мама и Дэвид тоже его слышали. Дэвид взял весла, и мы продолжили плыть, медленно и осторожно. Я заметила, что на поверхности воды стала появляться едва различимая зыбь, а значит, мы приближались к острову, и берег отправлял волны обратно.

— Наш луч не достигает Дрэдноута. — Я указала рукой на стену тумана.

Мы медленно плыли, весла окунались в воду, она плескалась о корпус «Душистого горошка», догоняющего корабль. Раздались голоса — я слышала их, звуки кружились в воздухе, как будто доносились из разных мест. Они были и перед нами, и сзади нас. Они кружились, как феи. Мы с Дэвидом следовали за ними, сначала в одну сторону, потом в другую. Весла опускались в воду.

Я крикнула, мой голос разнесся над водой, как свет, как сигнал горна, но его не услышали. Когда наконец стали слышны звуки их двигателя, глубокие, пульсирующие, идущие по воде едва различимые отзвуки уже достигли «Душистого горошка», и у меня засосало под ложечкой: я поняла, что они близко. Слишком близко.

Судно пробило стену тумана меньше чем в тридцати ярдах от нас, привидение нависло над нами, как скалы Спящего Великана, массивное, серое, слепо надвигающееся на нашу маленькую деревянную лодку. Мы были крошечным поплавком, блуждающим по покрытой серым одеялом поверхности, невидимым с его палуб, но оказавшимся у него на пути.

— Дэвид! — крикнула я.

Дэвид уже был на корме и пытался завести навесной мотор. Он дернул за веревку, двигатель затрещал и не завелся; еще раз, еще — и тут он с ревом ожил. Я съежилась на дне маленького «Душистого горошка». Стальной корпус грузового корабля возвышался над нами, и пока Дэвид разворачивал лодку, я успела почувствовать запах дизельного топлива от его двигателей, услышать плеск воды, разрезаемой его носом.

— Они считают, что находятся на судоходных путях. Они считают, что сигнал, который идет с Порфири, подает другой корабль. — Дэвид перекрикивал звук мотора. — Мы должны придумать, как их предупредить.

Я осмотрела дно лодки. Там не было ничего подходящего — фонарь, веревка, спасательный круг, канистра с керосином, наши весла. На «Душистом горошке» не было сигнальных ракет. Единственный переносной горн уже подавал сигналы с Порфири, сломанный раскатистый диафон молчал.

Дэвид наклонился ко мне и взял меня за руку, его вторая рука все еще лежала на моторе.

— Ты же храбрая, Лиззи?

Я посмотрела ему в лицо. В его глазах бегали чертики, волосы были взъерошены.

— Если мы не сделаем хоть что-нибудь, этот корабль через пару минут наскочит на скалы.

Мое сердце забилось сильнее, все чувства обострились. Черт бы его побрал! Я кивнула.

— Иди сюда. Возьми управление мотором на себя.

Я боком проскользнула на корму и ухватилась за дроссель[23].

— Держи его как можно крепче.

— Что ты собираешься делать?

Дэвид опустился на колени на дно лодки и схватил фонарь.

— Послать им сообщение.

Мы плыли параллельно с кораблем, его массивный бок возвышался на много метров над поверхностью воды, и я с трудом удерживала «Душистый горошек» на месте из-за волн, идущих от носа корабля. Мы были комаром, крохотной жужжащей букашкой, досаждавшей гиганту.

— Ровнее… Ровнее! — Дэвид перегнулся через борт, и «Душистый горошек» закряхтел, резко покачнувшись.

Я переместилась к другому борту, но слишком резко, и Дэвид ударился о кромку борта. Я не расслышала ругательств.

— Давай, Лиззи, ты можешь! Давай, спокойно и ровно.

Я снова направила лодку к судну, держа «Душистый горошек» на траверзе[24], достаточно близко, чтобы нас можно было увидеть с палубы, но достаточно далеко, чтобы быть видимыми с капитанского мостика.

Дэвид в одной руке держал фонарь, а в другую взял весло. Он направил слабый луч на рулевую рубку, и периодически закрывал свет веслом. Короткий промежуток. Длинный. Вспышки. Черточки и точки. Буквы. Слова. «Порфири подает сигнал».

Он повторил сообщение. Я не могла удержать лодку, чтобы он мог предпринять третью попытку, и мы отплыли дальше от корпуса корабля, передав только слово «Порфири». Дэвид сидел на дне лодки, тяжело дыша от напряжения.

— Никаких шансов, что они это увидели, — выдохнул он.

Я выключила мотор, и мы просто смотрели, как мимо нас проплывают все его 250 футов[25], направляясь прямо на скалы. Мы больше ничего не могли сделать.

Неожиданно судно изменило курс. Луч включенного прожектора скользил по воде.

— Дэвид! Дэвид, смотри!

Свет заморгал. Черточки, точки.

— Будь я проклят! — Дэвид снова схватил фонарь. Черточки, точки.

Корабль снова изменил курс. Мы сидели, наблюдая за тем, как его корма скользнула за завесу тумана и скрылась, шум двигателей, уводящих его на просторы озера, становился все менее слышимым.

Мы начали смеяться, и оба повалились на дно «Душистого горошка», опьяненные от испытанного облегчения.

Я первая поцеловала его. Меня это удивило больше, чем его. Он знал, он уже давно все знал.

Морган

— Вы его любили. — Я обхватываю колени руками и прижимаю их к груди.

Когда я думаю о ней и о нем, возникает ощущение, что она говорит о других людях. Они любили друг друга. Всю жизнь.

— Да, я его любила, — отвечает она. — Я никогда не переставала его любить. И все же мне жаль, что все так случилось. Если бы я его не любила, я бы смогла спасти Эмили, я бы ее защитила. — Я думаю о том, как это — иметь сестру, кого-то, похожего на Эмили, и не могу себе этого представить. И еще я думаю о Деррике. Интересно, какие чувства я к нему испытываю. Любовь ли это? Я бы хотела, чтобы это было так. — Любовь не слепа, как многие говорят, Морган. Любовь нас ослепляет. Она как вор.

Это было сказано резко.

— Как вы можете сожалеть о любви? — спрашиваю я, мой голос звучит даже мягче, чем я рассчитывала. Это эмоции всей этой истории. Они добрались до меня. — Лучше любить и потерять, чем никогда не любить.