Проход постепенно расширился и вывел к скопищу скальных полостей наподобие пещеры, где они укрывались в чернодень. Цуна выбрала самую маленькую и забралась в нее. Нико надел рубашку, кряхтя, заполз следом и втянул мешок.

Здесь было очень низко – не распрямиться, и темно, хоть глаза выколи. После яркой поверхности юноша не мог разглядеть ровным счетом ничего.

– Эй! Ты куда делась? Эй, Цуна!

– Кари! – послышалось откуда-то из глубины.

Нико ощупал стены по бокам. Шероховатые, прохладные, а впереди пустота. Видимо, пещера уходила в недра скалы. Нико на миг задумался. Может, девчонка решила заманить его в ловушку? Он вздохнул и покачал головой. Цуне хотелось верить. В конце концов, она хранила книгу Такалама, а это значило очень много. Достаточно для того, чтобы вновь поползти, протирая штаны, по темному ходу.

– Эй! Эй! Куда идем-то?

– Кари!

– Тут плесенью воняет, меня стошнит!

Нико выбился из сил и прилег на мешок, который толкал впереди себя.

– Я устал, подожди…

Цуна вернулась, схватила юношу за руку и начала тянуть.

– Ка-ари!

– Вот же упрямая! Я устал! Устал, ясно тебе? Какого затмения ты тут раскомандовалась? Хоть знаешь, кому указываешь?

– Нико бакта!

– Я тебе точно язык отрежу!

Цуна стукнула его по голове бутылкой и продолжила путь внутрь скалы.

– Невыносимая, – простонал юноша, поднимаясь.

Через несколько поворотов впереди появился тусклый голубой свет. Нико увидел фигурку Цуны на фоне овального проема, а за ней мерцающие огоньки. Сердце заколотилось от волнения. Что это? Подземный город? Место, где прячется ее народ?

Дикарка спрыгнула куда-то вниз. Послышался плеск, раздробившийся на каскады гулкого эха. Нико подполз к проходу и обомлел. Коридор вывел в колоссальных размеров сводчатую пещеру, облепленную гроздьями светляков. Они сияли, точно звезды, нанизанные на тонкие, полупрозрачные нити. Юноша окунулся в небо, заполненное голубыми льдинками, отраженными гладью подземного озера. Зрелище было невероятное. Он принюхался. Пахло чем-то кислым. Под пальцами темнел мягкий, липкий мох. Стены пещеры ловили каждый шорох, издаваемый юношей. Казалось, нутро скалы ожило и дышит вместе с ним.

– Кари! – позвала Цуна.

Нико неохотно спустился, замочив ноги по щиколотку, и охнул от неожиданности – озеро было ледяное. Передавшее лишний жар тело мигом остыло и покрылось мурашками. Нико осторожно переступал с камня на камень, пока не оказался на берегу, где его ждала Цуна.

Она вытащила из небольшого углубления накидки, сделанные из сухой травы, продолговатых листьев и перьев. Сунула Нико ту, что побольше. Сама обернулась маленькой и стала похожа на соломенный конус. Юноша не последовал ее примеру. Дикарка рассердилась и напыжилась.

– Чего ты опять?

Нико легонько хлопнул девочку по надутым щекам, отчего воздух вышел со смешным звуком. Принц хмыкнул и принялся развязывать мешок. Охваченная любопытством, Цуна тут же забыла о недовольстве. Юноша достал шерстяной плащ, свертки с вяленым мясом и засахаренными фруктами, мешочки, полные крупы, орехов и сухарей. Разложил все и занялся подсчетом припасов. На деле, это было неважно. Дикарка знала, где найти воду и как раздобыть еду. Пожалуй, и без ее помощи Нико справился бы с легкостью. Ему просто хотелось отвлечься и не думать, что в эту самую минуту «Пьяный Ульо» отчаливает от острова.

Цуна ходила вокруг кульков и нюхала. Нико сел у воды, привычно скрестив ноги. Положил на ломоть хлеба кусок съедобного на вид сыра. Цуна с такой внимательностью следила за тем, как он откусывает и жует, что впору было поперхнуться. Пришлось и ей сообразить ужин.

– На, лопай.

Цуна посмотрела на еду с подозрением и сказала, глядя себе за спину:

– Ри-и! Натхе ла? Ни?

Потом кивнула пустоте и взяла угощение.

У Нико волосы на затылке встали дыбом. С кем она только что разговаривала? Он вгляделся в синий полумрак дальней части пещеры, но никого не увидел. Дикарка лизнула хлеб и затолкала в рот чуть не половину.

– У-у! Ман… у-у… м… н! – пробубнила она восторженно, указывая на сыр.

– Прожуй, дурочка, – слабо рассмеялся Нико.

Цуна запрыгала на месте, широко улыбаясь. Как мало ей нужно было для счастья.

Нико не мог похвастаться такой же бодростью. Его сильно знобило, и глаза слипались. Он устроился на соломенной подстилке, укрылся плащом и провалился в дремоту. В пещере было холодно и спокойно. Дикарка что-то щебетала на своем языке – опять разговаривала с пустотой. Это перестало пугать после того, как вспомнились слова Такалама: «Разум человека не способен выжить в одиночестве. И если кругом долгое время нет ни души, отшельник придумывает себе ближнего или подобно мне делится мыслями с бумагой». Какие же мысли растворились под дождем в той рукописи?

* * *

Мерно и гулко падали капли, плясало по галереям раздробленное эхо. Чужеземец хмурился во сне. Ри сказал, что его нельзя бросать. Важный человек глупый и натворил много плохого, но он не виноват, потому что в большом мире живут сплошные дураки. Ничего они не знают, ничего не понимают. И учат других делать неправильные вещи. Те страшные крикуны первыми обидели Нико, а он ответил им. Из-за этого вся поляна теперь в крови, и другого конца не получилось бы. Или убьешь сам, или тебя убьют.

– У-у-у, пустоголовые, – пробубнила Цуна. – Так скоро никого не останется. Все всех перережут.

Она села на уголок подстилки, где лежал важный человек, погладила его смешные кудри. Они были мягкие и местами влажные: Нико недавно смывал пот.

– Целый мир дураков. Откуда их столько, Ри? И почему этот особенный?

– Такалам учить Нико. Такалам не дурак.

– Ну и что? Важный человек все равно не умный получился. У него, смотри, даже волосы неправильные. Вон какие кривые! И темные. Он, наверное, все время о плохом думает.

– Это не есть верно, – возразил призрак, белевший в озере среди отражений потолочных звезд.

Цуна прижала колени к груди. Она мерзла. Раньше ей не приходилось задерживаться в пещере надолго в это время года. Цуна часто бегала сюда за прохладной водой или чтобы оставить завернутых в листья рыбин, но ночевала только в самые жаркие дни, когда воздух липкий, а море противно-теплое. Ма в это время доставала все вещи, какие у нее были. Они с Цуной надевали их, заворачивались в накидки и дремали у озера, пока не коченели. Как приятно было потом выбегать наружу, в объятия теплого, густого ветра! Сердце сжалось от воспоминаний. Цуне стало больно и грустно. Захотелось плакать.

– А-а-а! Надоело! Когда страшила уплывет?

– Я сказать, когда это есть так.

Голос Ри не отражался эхом. Цуна давно заметила, но до сих пор не привыкла.