Наталья не только сама занималась рукоделием, но и наблюдала за деятельностью других, обеспечивая одеждой не только себя и свое семейство, но и крепостных («скроила сарафан ситцевый из своего капота Аксюшке Акулининой; и коленкоровую рубашку; фартук сама ей шила; и сарафан набойчатый; и дала платок»)[318]. Все это составляет разительный контраст с практиками в ранневикторианской Англии, где женщины из верхних слоев среднего класса должны были лишь раздавать указания, зачастую не имея никакого понятия о том, как именно выполняется большинство домашних работ[319]. Сходным образом, к этому времени в богатых семействах Англии дамы обычно занимались изящным рукоделием, а не шитьем предметов первой необходимости для членов своих семей, а уж тем более – слуг; плоды этих трудов можно было отдать бедным, но не продать, чтобы выручить за них денег. Для многих женщин, не обремененных обязанностями Натальи, жизнь была изнуряюще скучной; шитье и иные домашние рукоделия были безобидным способом занять себя[320]. В доме Натальи избыток полотна или готовых предметов одежды обычно продавался, а потому ее рукоделие не только обеспечивало домашних, но и являлось товаром.

Большая часть предметов рукоделия Натальи изготавливалась в редкие моменты досуга, обычно по вечерам, когда Андрей читал семье вслух, однако эти занятия нельзя назвать досужим развлечением, поскольку речь никогда не шла о всего лишь декоративной работе[321]. Наталья шила, плела кружева или вязала. Кроме того, каждый год она надзирала за изготовлением льняного полотна, прядением и тканьем шерсти. Иногда она пряла сама, но чаще следила за тем, как прядут и ткут крепостные. Хотя Наталья и лично шила большое количество предметов одежды для семьи, а также временами платки и рубашки для крепостных, скорее всего, сама она лишь наблюдала за раскроем, следя за тем, чтобы ткань не была потрачена зря, а затем раздавала более простые задачи по шитью «бабам» и «девкам», работавшим в доме. Ткали в особом флигеле, где трудился главный ткач, которому помогали другие мужчины и женщины. Хлопковую ткань, а временами и более изысканные материи или готовое платье покупали: иногда, в очень особых случаях, в Москве[322]. Одна из дневниковых записей свидетельствует, что Наталья занималась вязанием чулок, когда подолгу наблюдала за работами на полях или в хозяйственных помещениях; это необходимое, но монотонное занятие ежегодно позволяло ей связать множество этих крайне необходимых для ежедневного потребления вещей («Я весь день пробыла в поле. Бабы нажали 2000 снопов. Завязала чулочик и навязала до носочка, колосков набрали более 2-х четверик»)[323].

Учитывая, как часто Наталья упоминает «вязание чулок», складывается впечатление, что она полностью обеспечивала ими свою семью. Кружева, которые она плела, украшали ее одежду и наряды ее дочери, а излишки раздавались друзьям. В 1835 году она однажды упомянула о продаже чулок на рынке: «Продал медник в Шуе 3 пары маленьких чулок моей работы за 2 рубля 60 копеек»[324]. Слова «моей работы» использовались редко и касались именно ее рукоделия: они свидетельствуют о чувстве гордости за то, что оно пользовалось спросом. Напротив, когда Наталья писала о менее примечательных делах, она обычно опускала местоимения и использовала пассивный залог с окончанием среднего рода, отмечая просто, что нечто «было сделано» – неважно, кем именно. В других случаях, когда она упоминает, что выполнила работу, которой обычно не занималась, то опять-таки подчеркивает это, говоря: «…фартук сама ей сшила [крестьянской девочке]»[325]. В другом случае она пишет: «…плела кружево, читала книгу, помочила огурцы, писала к барышням Иконниковым». Здесь Наталья использует, что необычно, местоимение первого лица единственного числа в начале предложения и окончание женского рода единственного числа для глагола «помочила», а также включает вымачивание огурцов перед засолкой в список своих более привычных занятий, подчеркивая тем самым, что она своими руками выполнила эту достаточно черновую работу[326]. Сделанный на этом акцент (притом что основной задачей дневника было ведение заметок лишь для себя) показывает, что она в известной степени гордилась выполненной работой и ей было приятно о ней писать. Если же говорить об Англии того времени, то по документам, составлявшимся в случае кражи собственности, оказывается, что оборот «моей работы» (my own work) был привычен и для английских леди. Вещи, изготовленные лично хозяйкой дома, были источником гордости и гарантией независимости: «Даже в среде высшей аристократии женское рукоделие помогало пометить личные вещи и спасти их из ненасытной утробы усадьбы»[327]. Разница между этим примером и случаем Натальи состоит в том, что английские дамы не стали бы продавать свое рукоделие ради выручки. Наталье же было приятно, если плоды ее трудов пользовались на рынке спросом.

Также Наталья временами использовала первое лицо (обычно множественного числа), когда описывала сельскохозяйственные работы, в которых она почти наверняка на самом деле не принимала участия. Однако местоимение следует отметить, поскольку оно указывает на то, что выполнение таких работ имело для нее личный смысл: