На XXVIII съезде (июль – август 1990 г.) я планировал еще раз поставить вопрос о «странной» позиции главного идеолога КПСС, секретаря и члена Политбюро ЦК КПСС А. Яковлева, своими заявлениями внесшего раскол и дезорганизацию в ряды Компартии Литвы и способствовавшего выходу Литвы из СССР. Но непрост был Александр Николаевич. Видимо, в Колумбийском университете американские советологи вооружили его не только методологией и тактикой дезорганизации КПСС и Советского государства, но и нейтрализации политических оппонентов.

Не случайно кремлевский биограф Федор Бурлацкий в своей книге «Русские государи» так охарактеризовал Александра Николаевича: «Яковлев – самая сложная из всех политических фигур эпохи перестройки. Выглядит простовато, а умудрен, как библейский змий, соблазнивший Еву…» (Бурлацкий Ф.М. Русские государи: Эпоха реформации. М.: Шарк, 1996).

Нейтрализовал Яковлев меня простым, но эффективным способом. В один из первых дней съезда Александр Николаевич подошел ко мне в обеденный перерыв и сумел добиться, чтобы я лично ему высказал все претензии. Только потом я понял, насколько это был умный тактический ход, рассчитанный на мою политическую наивность. Яковлев выслушал мои замечания в свой адрес и адрес Секретариата ЦК. В основном согласился, но очень аргументированно (так мне тогда показалось, информацией Крючкова о нем я тогда не располагал) объяснил свою позицию и позицию Горбачева. Я, конечно, поверил.

В итоге мне пришлось в срочном порядке исключить почти половину моего выступления на съезде, так как она касалась Яковлева. Неудобно как-то с трибуны повторно критиковать человека, особенно после «доброго, конструктивного» разговора. Только потом я выяснил, что подобные беседы Александр Николаевич провел со многими из тех, кто мог бы критиковать его на съезде.

После этого мне стало понятно внимание Горбачева, которое он уделял мне на пленумах ЦК КПСС. В перерывах генсек, как правило, подходил ко мне и расспрашивал о ситуации в Литве. Тем самым Михаил Сергеевич давал мне возможность высказать ему лично то, что он не хотел бы услышать с трибуны пленума. Так сказать, выпускал из меня пар. Просто и эффективно.

А теперь расскажу о других моих встречах с «сильными мира сего». Первой была встреча с ранее упомянутым Г. Разумовским. Она состоялась в декабре 1989 года. Тогда на Пленум ЦК КПСС, обсуждавший решение XX съезда Компартии Литвы о выходе из КПСС, пригласили секретарей Временного ЦК Компартии Литвы/КПСС, в том числе и меня. Я привез с собой 260-страничный сборник материалов из литовской прессы, который я назвал «Литва 1988–1989 гг.». Обзорный материал этого сборника свидетельствовал, что основной целью «Саюдиса» является вывод Литвы из СССР.

Этот материал я готовил в течение двух лет в связи с тем, что в союзной прессе события в Литве преподносились не как сепаратистские, а как демократические. Да и в ЦК КПСС, как мне казалось, недооценивали возможность выхода Литвы из СССР. Ведь тогда я не знал, что 3 декабря 1989 года Горбачев на Мальте, встречаясь с Дж. Бушем-старшим, окончательно дал согласие на выход Прибалтики, прежде всего Литвы, из СССР.

Я наивно полагал, что мой материал будет полезен для членов Политбюро ЦК КПСС и генерального секретаря ЦК КПСС, и с этой целью направился в кабинет Разумовского. Георгий Петрович встретил меня, внимательно рассматривая свои полированные ногти. Он производил странное впечатление. Человека, сидящего напротив, Разумовский вроде бы слушал, а вроде бы нет. Особого интереса к представленному мною обзору он не проявил. Я уверен, что материал Разумовский передал в архив и больше его никто не увидел.

Но не ко всему Георгий Петрович относился так равнодушно. По утверждению российской журналистки Евгении Альбац, бывший кандидат в члены ПБ ЦК КПСС Разумовский как минимум до 2001 года получал от структур Михаила Ходорковского ежемесячную зарплату. Видимо, было за что.

Встречался я и с министром внутренних дел СССР Вадимом Викторовичем Бакатиным (по его инициативе) в здании МВД на Октябрьской площади. Встреча состоялась вечером 12 марта 1990 года. Прошли сутки после объявления Литвой независимости. Беседовали мы часа два. Бакатина интересовали перспективы развития ситуации в республике. Я высказал мнение, что Центр упустил время и ситуация в Литве практически необратима.

Однако еще существовала возможность заставить Верховный Совет Литвы действовать в рамках Конституции СССР и придать процессу выхода Литвы из Союза цивилизованный характер, обеспечивая права граждан СССР в республике. Для этого было достаточно правовых мер, предусмотренных советским законодательством. Хотя бы в плане уголовного преследования сепаратистов.

Однако Бакатина интересовало только мое отношение к национальной милиции. Он считал, что ничего страшного не произойдет, если таковая будет создана в Литве. Министр в тот далекий мартовский вечер 1990 года долго и нудно убеждал меня, что сейчас не 1941 год, когда в Литве вооруженные отряды националистов истребляли иноязычных, и что именно национальная милиция будет гарантом безопасности русскоязычного населения. Он утверждал, что не следует мешать становлению этой милиции.

Тогда я не знал, что этот вопрос Бакатин для себя давно решил. И, вероятно, не без согласия Горбачева. То, что генсек был в курсе всех дел Бакатина, не вызывает сомнений, так как это отслеживал глава КГБ Крючков и докладывал Горбачеву. Любую самодеятельность подчиненных Михаил Сергеевич пресекал «на корню». Все его заявления, что многое в Союзе делалось помимо воли генсека и президента, не более чем камуфляж с целью уйти от ответственности. Наивность и инфантильность (так мне тогда показалось) министра Бакатина меня поразили. С Бакатиным мы расстались каждый при своем мнении, но он успешно реализовал свои планы.

Известно, что после объявления Литвой независимости республиканское МВД не только не подчинялось союзному министерству, но и занимало враждебные позиции при разрешении спорных вопросов. Тем не менее Бакатин дал личное указание о том, чтобы МВД СССР финансировало МВД независимой Литвы, снабжало его современной техникой и помогло создать в Вильнюсе полицейскую академию, которая, кстати, воспитывала кадры в антисоветском и антирусском духе. Это Бакатин считал «конструктивным шагом» в отношениях СССР и независимой Литвы.

Благодаря поддержке Бакатина литовские военизированные формирования, по данным союзного «Правительственного вестника» от 18 апреля 1991 года, насчитывали около 20 тысяч человек. Они располагали 78 тысячами единиц огнестрельного оружия. У них было изъято более 10 тысяч единиц оружия и 4 миллиона штук боеприпасов. Такой арсенал не мог быть накоплен, если бы Бакатин, как министр МВД СССР, должным образом выполнял свои служебные обязанности.

Попутно замечу, что, общаясь с приезжавшими в Литву представителями Центра, я поражался их невежеству в вопросах межнациональных отношений. У большинства московских гостей было убеждение: если мы уважаем и любим литовцев, то они просто обязаны платить русским той же монетой.

Особо следует рассказать о моих встречах с председателем Совета министров СССР Николаем Ивановичем Рыжковым. Они происходили после объявления Литвой независимости. В отличие от многих в Москве Рыжков пытался понять глубинные причины конфликта между союзным правительством и Верховным Советом Литвы, провозгласившим независимость. Его поражала наглость В. Ландсбергиса, требовавшего от Совмина Союза продолжать обеспечивать Литву сырьем и материалами на условиях союзной республики.