Рыжков не мог понять, чем она была обусловлена. И он, и я тогда не знали, что Горбачев в декабре 1989 года на Мальте пообещал Дж. Бушу-старшему отпустить Литву из Союза. Ландсбергис об этом знал и вел себя соответственно. Я в силу своих знаний и возможностей старался помочь Николаю Ивановичу уяснить специфику Литвы. Он тогда сидел на 2-м этаже здания Совмина в Кремле в бывшем кабинете Сталина.

Перед кабинетом была довольно узкая приемная, справа от нее находились три сообщающиеся комнаты для ожидающих приема. Во второй из них находился большой круглый стол, за которым я ожидал, когда Николай Иванович освободится. Вход в кабинет Рыжкова из приемной был слева через тамбур с двойными дверями. Представьте мое волнение, с которым я входил в этот кабинет. Ведь это был кабинет Сталина. В годы войны в нем вершилась судьба человечества. Как я понял, Николай Иванович в этом кабинете ничего не менял. Его стол находился в дальнем правом углу кабинета. Слева находился длинный стол под зеленым сукном для заседаний.

Обычно Николай Иванович беседовал со мной, сидя за длинным столом для заседаний. Там у него были телефонные аппараты, чтобы, не прерывая встречи, отвечать на звонки. При мне Рыжкову два раза звонил Горбачев. Меня поразил их диалог. На многословие Михаила Сергеевича Николай Иванович отвечал однозначно:

– Да, Михаил Сергеевич!

– Хорошо!

– Подумаем!

– Сделаем!

На этом разговор кончался. После второго такого разговора я не выдержал и попытался поговорить с Рыжковым по поводу процессов, происходящих в Союзе, и о том, что в КПСС возлагают большие надежды на Николая Ивановича. Однако он замял этот разговор.

Весной 1990 года, решая вопросы закрепления позиций ЦК Компартии Литвы/КПСС в ЦК КПСС, мне довелось встретиться с рядом других членов Политбюро. В этих встречах меня поразило одно. В ответ на многие поставленные мною вопросы, как правило, звучал один ответ: мы не против, но, главное, как решит генеральный. В этой связи все уверения Горбачева о том, что многое в партии и стране делалось помимо него, звучат несерьезно.

Что же было основой такого всевластия генерального секретаря ЦК КПСС, а затем и президента СССР? Тайну приоткрыл не раз упомянутый В. Болдин в книге «Крушение пьедестала…». В основе этого всевластия лежала система привилегий, которыми пользовались представители высшего эшелона власти в СССР. Полагаю, что будет не лишним процитировать Болдина, так тема привилегий обросла целым комом слухов.

«…Брежнев и его ближайшее окружение хорошо понимали, что их спокойствие и благополучие будут зависеть от сытости тех, кто проводит линию высшего руководства. Поэтому уже в первые годы было не только восстановлено то, что разрушил или ограничил Хрущев. Создавалась, по существу, новая мощная система привилегий.

…Строились новые поликлиники и больницы, санатории и дома отдыха. Пользоваться всеми привилегиями могли работники в зависимости от своего служебного положения, а подчас и благодаря благосклонности руководства.

…Разумеется, все эти привилегии не шли ни в какое сравнение с теми, чем пользовался высший эшелон руководства страны. Формально члены Политбюро, включая и Председателя Совета Министров СССР, до 1987 года имели заработную плату 800 рублей. Это была относительно небольшая сумма, но не она определяла уровень благосостояния руководителей партии и государства. Существовали специальные закрытые решения Политбюро ЦК и Совета Министров СССР, в которых расписывалось, кто и что мог получать, причем о некоторых решениях знали всего три человека.

Кроме заработной платы, например, члены Политбюро могли бесплатно получать с базы 9-го управления КГБ продукты питания на общую сумму около 400 рублей, кандидаты в члены Политбюро – 300 рублей. Те секретари ЦК, кто непосредственно работал в аппарате ЦК, пользовались также бесплатными завтраками, обедами, ужинами, фруктами и всем остальным, что они пожелали бы заказать. Причем продукты, которые поступали на дачи, а также через ЦК КПСС, проходили санитарную проверку, либо изготовлялись в специальных цехах при строгом медицинском контроле.

…Система привилегий для высшего руководства не ограничилась бесплатным приобретением продуктов. За счет государства или партийного бюджета оплачивались квартиры, дачи, машины и многое другое. Как правило, квартиры предоставлялись в домах повышенной комфортности и позволяли при необходимости иметь под рукой охрану и обслуживающий персонал. Правда, при всех излишествах, квартиры по западным стандартам были достаточно скромны.

Другое дело дачи. Они располагались в районе к западу от столицы вдоль Москвы-реки. Это были, как правило, современной постройки виллы, расположенные обычно на участках соснового леса размером до 50 гектаров. На территориях имелись теплицы, вольеры для птицы, загоны для другой живности. К виллам в последнее время пристроили бассейны и сауны. Да и сами дачи представляли архитектурные шедевры. Они были в несколько этажей со множеством комнат, спален, ванн, туалетов. Имелись большие столовые, бильярдные-кинозалы, в которых легко могло разместиться до 40–50 человек гостей.

К дому, как правило, примыкал хозблок, комнаты с морозильниками, кухнями. На территории имелся теплый гараж, в котором круглосуточно могли находиться специальные машины. Наверное, на таких дачах действительно можно было жить всей родней на полном партийно-государственном обеспечении. Объективности ради надо отметить, что у Ю.В. Андропова дача была довольно скромная и он не хотел ее менять. А.В. Крючков остался там, где отдыхал последние пятнадцать лет до избрания в высший партийный орган».

Привилегии стали мощнейшим рычагом воздействия генерального секретаря ЦК КПСС на свое окружение. Человек, пошедший против его воли, мог в одночасье лишиться всех благ. А у человека всегда есть семья, которая быстро привыкает к хорошему. Не случайно Ю. Андропов, попав осенью 1983 года в больницу, из которой он уже не вышел, позвонил Н. Рыжкову, тогда секретарю ЦК КПСС, и спросил: «Николай Иванович, если я уйду на пенсию, какое материальное обеспечение вы мне сохраните?» (Зенкович Н.А. Самые закрытые люди. М.: Олма-пресс; Звездный мир, 2002). Вот так!

В этой связи отмечу, что позиция Рыжкова в отношении Горбачева не была обусловлена боязнью потерять привилегии председателя Совмина. Насколько мне известно, Рыжков ими пользовался минимально. Мне в 1994 году довелось побывать у него на даче. Это было обычное деревянное здание еще сталинского периода. Обставлена дача была скромно, но со вкусом. Меня поразило обилие книг и радушие жены Николая Ивановича, Людмилы Сергеевны. Это при том, что в горбачевский период некоторые члены Политбюро сумели «отовариться по полной».

Не могу не вспомнить встречи с Геннадием Ивановичем Янаевым. Он как-то по особому относился ко мне и, когда я бывал у Николая Ивановича, всегда приглашал к себе. Янаев, как вице-президент СССР, занимал кабинет в здании Совмина, рядом с кабинетом Рыжкова. В этом кабинете когда-то сидел всесильный нарком НКВД Лаврентий Берия. Меня поразила в этом кабинете красота резных дубовых панелей, украшавших стены.