ни свет ни заря? Тебе ж вроде письменно разрешили быть самым ненавистным человеком в офисе?

Сонька отъезжает от стола и встает. Хватает стопку корреспонденции со стойки и принимается разделять по кучкам. Нервно.

– Подвезли… – осторожно говорю я, всматриваясь в подругу.

За всей своей всеобъемлющей радостью я и не заметила, насколько она выглядит напряженной. И будто осунувшейся. Даже совесть берет, что так легкомысленно к ее проблеме отнеслась.

– Слушай, не мучайся, тащи сегодня вещи ко мне, поспим вместе на моей шикарной евро двушке, позаплетаем друг другу косички, – иронизирую лишь бы увидеть ее кривую ухмылочку. Даня же может пригласить меня к себе, да? – А когда тебе надоест наша пижамная вакханалия, подыщешь квартирку поближе.

– Такие говноварианты на Циане, ты просто не представляешь, – прикрывая глаза, выдыхает она. Но сразу будто скидывает двадцать кило со спины. Даже хитро прищуривается. – У нас же не планируется тройничок?

– Фу, какая пошлятина, – улыбаюсь я. – Даня не такой.

– Так и знала, что ты это сделаешь! – уличающе тыкает в меня пальцем, расплываясь в улыбке. – Поэтому трубки вчера не брала!

Даже от конвертов своих отвлекается, подпирая бедром столешницу.

– Да кто бы говорил, я тебе всю субботу написывала, – вспоминаю, как кидала свое SOS, а она, коза, даже не перезвонила.

– Сорян, так психанула в субботу после звонка владельца квартиры, что пришлось ехать за новым телефоном.

– Что, стена крепкая попалась?

Даже я в шоке, как ее накрыло. Думала такие психи бывают только по малолетству, когда еще не знаешь, сколько почек нужно продать, чтобы купить новый айфон.

– Стол. И пол. А потом нога сверху.

– Не помогают тебе, смотрю, витаминки, – усмехаюсь. – Может, тебе ромашечку пропить, как наша Лена из кадров делает?

– Я уже на восемьдесят процентов из ромашки состою. И на двадцать из глицина. Думаешь кто ее на траву подсадил?

– Софья! – гаркает сзади.

Даже я подпрыгиваю, хотя ни разу не Софья. И деревенею так, что обернуться страшно. Но это и лишнее, за спиной тут же раздаются тяжелые шаги и хлопок двери.

– Алёшка! – тихо передразнивает директора моя бессмертная подруга. – Ладно, потом расскажешь мне всё, – огибает стол и направляется к директорской двери. – На обед вместе идем?

Я киваю, все еще не придя до конца в себя. И как Тарелкина собственное отражение терпит, я б уже треснула под его взглядом и ором. То-то Сонька выглядит как жертва Дракулы. Работка у нее из нервных. Нам-то только совещание продержаться – ей восемь часов с понедельника по пятницу и плюсом внеурочные.

Помню, однажды она обмолвилась, что только огромные бонусы не дают ей степлером его галстук к столу прибить. А я бы вот ни за какие бонусы так травмировать свою нервную систему не стала.

Разворачиваюсь на выход и летящей походкой бреду по коридору к своему кабинету. Народ потихоньку заполняет офис, то и дело стучат двери кабинетов. Возле моего уже переминается с ноги на ногу дивное чудо по имени Дина. С горшком в руке.

– Открыто, – щедро раздаю сегодня улыбки. Вот, что значит, удовлетворенная женщина. – Привет.

– Ой, а я подумала… Вы же обычно позже приходите, – мнется она. – Здрасьте.

– Буду оставлять ключи на крючке в приемной, чтоб ты под дверью не торчала, – пропускаю помощницу в кабинет, скидываю жакет на спинку стула и потягиваюсь, разминая спину. Блин, без традиционной утренней пробежки вообще не кайфово. Все задеревенело. А кое-где и разболелось от неожиданных ночных нагрузок.

Зуб даю, посмотри сейчас на себя в зеркало и увижу мечтательную улыбочку на губах. Это кардио я бы повторила.

– Что за горшок? – киваю в сторону огромной бадьи в ее руке.

– Это для вашего… Жоры. Пересажу его на обеде.

Боже, что за чудное создание. Мне бы столько энтузиазма.

– Ой, а вам не пора? – хлопая глазками, встревоженно смотрит на меня.

– Черт, – кидаю взгляд на часы.

Умудриться опоздать на совещание, приехав за полчаса и торчав в приемной, могу только я.

Хватаю ежедневник с ручкой и несусь к кабинету генерального. Благо, я захожу не последняя. А еще место возле Дани свободно.

И хотя взгляд он на меня не поднимает, стоило нашим ногам встретится под столом, начинаются шаловливые игры.

Я не так, чтобы млеющая девственница, но, когда кончик шариковой ручки прочерчивает дорожку по бедру, прикрытому тонким капроном, пока Тарелкин задвигает про план продаж на четвертый квартал, краснею, как школьница.

Мурашки ползут от места сосредоточения чувственного удовольствия до самых ушей, бесстыдно выдавая меня с потрохами.

Я еле сдерживаю рвущееся наружу хихиканье и только неуютно повожу бедрами, сидя на резко ставшем горячим кожаном стуле. Прикусываю щеку изнутри, чтобы не засмеяться, и кидаю косой взгляд на абсолютно непроницаемый профиль Дани. Скала, а не человек.

Сидит, сосредоточенно слушая, как разглагольствует директор, сурово сдвинув красивые брови. Ни единой мышцей не выдавая, что творит под столом. Но в эту игру же могут играть двое, правда?

Да и оставаться в долгу это прям не моё. Так что я аккуратно вынимаю ступню из мягкой балетки, которые ношу в офисе, и, ловко извернувшись – спасибо хорошей растяжке – тянусь пальчиками левой ноги к мужским штанинам. Ох, что я умею вытворять пальцами ног, Даня, ты даже не представляешь! Жаль, колготки слегка сдерживают мой нрав.

Но пальчики все равно мягкой поступью ползут под кромку мужских брюк, задевают косточку на лодыжке и бегут вверх, до участка, где заканчиваются носки. Я с разгоревшимся азартом наблюдаю за изменениями в упрямом непробиваемом профиле. Они едва заметны, но мне хватает и этого: как тяжело дергается кадык на мужской шее и как вспыхивает его взгляд под стеклами очков.

Легкое касание ручки под столом сменяется тяжелой ладонью, коротко сжимающей колено.

Из меня невольно вырывается приглушенное «Ах!». А потом я дергаюсь и громко бьюсь тем самым коленом о столешницу.

Чертовски чувствительное место!

И взгляды коллег тут же приклеивается ко мне. Особенно зоркий принадлежит, конечно же, нашей вездесущей Лидочке Сергеевне, которая выгуливает сегодня новый шиньон. Боюсь даже представить, какой зверь пострадал ради этого чудесного хвоста мышиного цвета на ее макушке.

– Простите, – тоненько пищу я, снова покрываясь отчаянным румянцем.

И утыкаюсь в свой блокнот, принимаясь записывать там за Тарелкиным. Как под диктант. Не разбирая что