Предвкушающий удовольствие от будущего свидания с обольстительной французской модисткой, следователь с недовольным видом склонился к телу:

– Ну и что тут странного?

– А то! Попробуйте под таким же углом направить себе револьвер в висок, и вы вывихнете себе плечевой сустав, или вам придется сильно скособочиться, что, согласитесь, будет выглядеть неестественно. А вот если предположить, что в мальчишку стрелял кто-то другой. И что этот человек гораздо выше убитого, тогда все сразу встает на свои места.

«А он свой хлеб ест не зря», – отдал должное прозорливости доктора Вильмонт.

* * *

Анри подошел к двоим склонившимся над телом мужчинам и представился им:

– Рад составить знакомство. Судебный следователь шестнадцатого участка Николай Христофорович Веберг, – отрекомендовался торопящийся на свидание щеголь и протянул Вильмонту прохладную руку. При этом он бросил на своего коллегу быстрый предостерегающий взгляд, мол, не сболтни лишнего с этим чужаком. Впрочем, возможно, это только Вильмонту показалось.

– Полицейский врач, коллежский асессор Тайво Лехтинен, – назвал себя доктор и, извиняясь, продемонстрировал руки в окровавленных перчатках.

– Что скажете? – спросил Вильмонт, указывая взглядом на тело.

– Самоубийство, – будто о чем-то само собой разумеющемся заявил Веберг. – Наверняка застрелился от безнадежной любви.

Доктор в своей оценке был не столь категоричен:

– Пока трудно сказать. – Задумчиво глядя на мертвое тело, Лехтинен пожал покатыми, пухлыми плечами. – Сперва надо извлечь пулю… Окончательное заключение могу дать только после изучения трупа в анатомическом кабинете.

Следователь, бодрый мужчина с румянцем во всю щеку, снова щелкнул крышкой золотого хронометра и язвительно взглянул на доктора:

– Вот и в карты вы так же играете: заснуть же можно, пока вы на что-то решитесь!

– Festina lente [24] , – торжественно изрек по-латыни врач.

– Снова вы со своей наукой! Обходились же как-то без нее еще десять лет назад. Никто несчастных покойников не кромсал, чтобы пули из них выковырять. А убийцы меж тем все равно на каторгу отправлялись. Только следствие тормозите.

– Лехтинен с легким укором ответил сослуживцу:

– А вы бы хоть изредка почитывали специальную литературу, Николай Христофорович. Глядишь, реже испытывали бы чувство столь безоблачной уверенности. Nemo sapiens nisi patiens [25] . Я вот третьего дня прочел в «Полицейском вестнике», что в этом году полицейский из Буэнос-Айреса Xуан Вучетич впервые изобличил преступника по отпечаткам пальцев. А мы до сих пор во многом дедовскими методами пользуемся. Я уже неоднократно указывал господину полицмейстеру на необходимость создания дактилоскопической картотеки. А воз и ныне там! А ведь дактилоскопический анализ вполне мог бы показать, что последним револьвер держал в руках вовсе не этот несчастный юноша.

– Да ладно вам наводить тень на плетень! – все с той же пренебрежительной интонацией отмахнулся следователь. – Совершенно ж ясное дело. И у нас тут не Аргентина!

Для Вильмонта осталось загадкой, что он хотел сказать этой своей последней фразой. В этот момент к Вебергу подошел молодой человек лет двадцати семи, тоже в форме коллежского регистратора. Это был эксперт. Он доложил, что работу свою закончил, и поинтересовался, нет ли у господина следователя новых распоряжений для него.

Веберг ответил ему ласково по-приятельски и одновременно покровительственно, как обладателю самого низшего чина:

– Нет, Андрюша, сейчас поедем, если только наш милый доктор не решит раскрыть очередное преступление века.

Следователь снял шинель и, не глядя, по-барски протянул ее эксперту:

– Подержи-ка, будь добр, а то солнце припекает.

Эксперт взял пальто и даже вроде как слегка поклонился начальнику. Анри неприятно поразило такое лакейство. Правда, считалось, что чин коллежского регистратора был введен лишь для того, чтобы избавить только поступивших на службу чиновников от постоянных унижений со стороны власть имущих. Один персонаж писателя Лескова так и говорил: « Чин, не бей меня в рыло ». Но все-таки человеку с образованием не подобало так унижаться. У Вильмонта было такое чувство, словно он против воли стал свидетелем какой-то непристойности, поэтому он едва кивнул в ответ на приветствие криминалиста и не подал ему руки.

Между тем доктор взял из вещей, найденных в одежде убитого, картонную коробочку и продемонстрировал ее коллеге.

– Ваш сарказм, Николай Христофорович, мне понятен, но как быть вот с этим?

– Ну, что еще вы там откопали? – с брезгливым видом поинтересовался следователь, который ни разу не притронулся к мертвецу и его вещам.

Доктор спокойным, ровным тоном ученого-практика пояснил:

– Снотворное. И изготовлено оно вчера. Вот видите, здесь, на коробочке, аптекарь указал число. Если человек покупает снотворное, то он как минимум планирует пережить ближайшую ночь.

– А может, он купил эти пилюли, чтобы покончить с собой, но потом передумал и в итоге застрелился, – тут же выдвинул версию следователь.

Доктор с сожалением взглянул на своего не слишком умного коллегу и обратился к Вильмонту, чье уважительное молчание ему импонировало:

– Скажите, если бы вы решили мирно заснуть навеки при помощи снотворного, могли бы в последний момент выбрать такой болезненный и малоэстетичный способ?

Анри взглянул на револьвер и с сомнением покачал головой. Это был «велодог» – небольшая изящная вещица, представляющая опасность лишь на очень близком расстоянии. «Велодог» был создан французской фирмой для защиты поклонников стремительно набирающих популярность в Европе велосипедных прогулок от нападений уличных собак. Отсюда и его название. Но если вначале к «велодогам» выпускались лишь неопасные для человеческой жизни патроны, заряженные перцем или соляной пылью, то со временем, желая привлечь новых покупателей, владелец фирмы Шарль Франсуа Галан стал рекламировать свой популярный револьвер и как эффективное средство самообороны от уличных хулиганов и грабителей. Его фирма быстро освоила выпуск новых боеприпасов. Используемые в этих револьверах патроны имели характерную удлиненную гильзу.

И тут вдруг Анри осенила внезапная догадка, от которой ему сразу стало жарко! Револьвер лежал с правой стороны от тела покойного. Но ведь Гейден сам признавался ему при последней их встрече, что является левшой и привык все делать, в том числе и стрелять, именно левой рукой. Пуля же пробила правую височную кость его черепа! Однако в том состоянии, в котором люди обычно сводят счеты с жизнью, они выполняют большую часть действий бессознательно, механически – так, как привыкли и как им удобней. Трудно представить себе самоубийцу, пытающегося убить себя каким-нибудь слишком сложным для себя способом.