– Ты сюда уже приезжал? – спросил я.

Кьюзик кивнул, крепко стиснув челюсти. Затем он вышел из машины. Створка ворот была замотана цепью, но без висячего замка. Шейн распутал цепь, поднял ограждение и сделал мне знак проезжать. В зеркало заднего вида я наблюдал, как он куском дерева заблокировал изгородь, оставив ее в открытом положении. После чего вернулся и снова уселся на пассажирском сиденье.

– Начиная с этого момента, парни, надо быть чертовски осторожными.

По краям дорожки начали накапливаться «признаки цивилизации»: ржавые каркасы стиральных машин и микроволновок, аккумуляторы, игрушки, брошенные детьми, корпусы автомобилей по сторонам и между деревьями, что превращало лес в огромную помойку под открытым небом. Я заметил енота. Обозначился первый поворот, второй, еще выше, и наконец появились силуэты сараев.

Внезапно на нас прыгнула какая-то тень.

Мощная фигура толкнула кузов, задрожавший от удара, когти провели по стеклу, и все мы подпрыгнули вверх. Американский стаффордширский терьер – массивная мордища, бежевая шерсть, такая редкая, что можно подумать, будто кожа под ней воспаленная, квадратная, приплюснутая боксерская голова, маленькие уши, сложенные, будто салфетки на праздничном столе, и особенно глаза – круглые, без блеска, широко расставленные, расположенные на плоских симметричных поверхностях, что придавало ему мрачный и пугающий вид адского пса. Он выл и задыхался от злости, желая впиться нам в горло.

– Черт! – взвизгнул Чарли, когда второе чудище прыгнуло с другой стороны в нескольких сантиметрах от его лица.

Я почувствовал, как пульс у меня зачастил и хладнокровие из желтой зоны перешло в красную, когда я остановил машину перед сараями на пыльной утоптанной земле, окруженной лесом. Не было ни одной живой души, и это мне показалось еще более пугающим, чем если б Оутсы в полном составе собрались, чтобы отпраздновать всей семьей прибытие «молодых и веселых придурков с Гласс-Айленд»…

Два главных жилых корпуса были бревенчатыми строениями, стоящими у самого склона и находящимися в гуще леса. Перед ними пролегала длинная терраса, соединяющая эти два строения между собой. Она была поставлена на мощные сваи, исчезающие в зелени и проходящие мимо множества высоких сосен, окружающих здания и затеняющих их крыши. На самих крышах мох рос в форме зеленых шаров, больших, как мягкие подушки. Деревянные перила были закрыты решеткой, возможно, для маленьких детей. Незанятое кресло-качалка ждало на террасе в косых лучах солнца, освещающих его, будто прожектором. В окрестностях, утонувшие в джунглях высоких папоротников, стояли корпусы автомобилей: «Форд», микроавтобус, «Шевроле» – все покрыты толстым слоем коричневой грязи. Еще там были колеса, прицепы, ржавые велосипеды и даже старый фургон, уставленный на крыше грузовика на краю свободного пространства, как бакен, – и я спросил себя, чем он служит, так как заметил лестницу, ведущую на самый верх, откуда должна быть видна вся долина до самого Марблмаунта.

Они видели, как мы подъезжаем…

Давно видели…

Теперь я был в этом убежден. Но почему же они не показываются? Я проглотил слюну. Лучи солнца, которые заливали участок и более застенчиво скользили в тень подлеска, начинали всерьез нагревать внутреннее пространство машины, но я чувствовал себя до костей замерзшим. Два бледных стаффорда с тусклыми черными глазами продолжали бегать вокруг машины и прыгать, их передние лапы яростно скребли по стеклам.

– Дерьмо, это уже слишком! Что же нам делать? – спросил Джонни.

– Что-то здесь не так, – заметил Шейн.

Я внимательно разглядывал темные окна. Внезапно я вздрогнул. За одним из них промелькнула тень.

– Черт, да что за цирк? – взвизгнул Чарли. – Почему они не показываются? Уверен, они делают это нарочно, чтобы как следует перепугать нас…

– Ну так им это удалось, – сказал Джонни, больше не испытывая никакого стыда от того, что Шейн видит, как он празднует труса.

Я вытер пот, который стекал по затылку во все усиливающейся жаре замкнутого пространства. Никто из нас не осмеливался открыть окна, не говоря уже о том, чтобы выйти. Завывания двух разъяренных чудищ эхом отдавались в машине, терзая наши барабанные перепонки. В течение бесконечно долгих минут мы тушились в собственном соку, я чувствовал, как ручейки пота сбегают с подмышек до поясницы.

Вдруг послышался свисток.

Двое чудовищ замерли, их уши, как параболические антенны, повернулись к источнику звука.

Мгновением позже они устремились к лестнице, ведущей на террасу, и поднялись, перескакивая через ступеньки. Дверь одного из шале открылась. Появился Даррелл… Он вынул из пачки сигарету и преспокойно зажег ее, глядя на нас. Теперь у Чарли не было ни малейшего желания издеваться над ним. Даррелл неподвижно замер на террасе, с высоты в упор разглядывая нас; затем к нему присоединился Блэйн Оутс, ростом ниже своего брата, с восковым лицом, черной козлиной бородкой и блестящими волосами, собранными в конский хвост. Они так не похожи друг на друга, что можно подумать, будто у них разные матери, и это вполне могло быть правдой. Единственное, что их объединяло, – смертоносное безумие. Третий братишка, Хантер, появился вслед за ними, и у меня возникло впечатление, что мои яйца пытаются спрятаться в мошонке. Нос, больше напоминающий орлиный клюв, лысый череп, тонкий рот и черные очки – старший из Оутсов был самым ужасающим.

Даррелл, Хантер и Блэйн… Здесь были все трое – не хватало только Старика.

Я вспомнил, что говорил когда-то заместитель шерифа после одной из их бесчисленных шалостей на Гласс-Айленд: «Самый опасный и чокнутый – это Старик…»

На Даррелле была та же кожаная куртка, что и накануне, Блэйн и Хантер носили баскетбольные майки без рукавов; у Блэйна были тощие руки, сплошь покрытые выступающим венами, у Хантера – мускулистые, с зелеными татуировками бывшего заключенного.

– Выходите из своей колымаги! – бросил он.

Мы подчинились, не осмеливаясь медлить, несмотря на то что от долгой поездки в машине наши гениталии одеревенели, покачиваясь от одной ноги к другой. Я услышал, как раскаты грома грозно ворчат в горах, и нас ослепил резкий порыв ветра, перемешанного с пылью. Похлопав глазами, я заметил черные тучи, которые с огромной скоростью плыли над вершинами, будто армия, внезапно вторгающаяся на территорию.

Стоящие вверху на террасе трое братьев потеснились, и наконец соизволил появиться Старик. Когда он вышел, мы ощутили внезапное изменение атмосферы; даже поведение его сыновей неуловимым образом поменялось, как у придворных при появлении короля. «Прямо театр Шекспира», – подумал я. Ричард III, Макбет и король Лир, вместе взятые, черт подери. Он был низкорослый, но коренастый, будто платяной шкаф. Крупная голова увенчана густым кустом белых волос. Плоское квадратное лицо, приплюснутый нос и маленькие тусклые глаза. Старик был больше похож на своих собак, чем на сыновей. И он казался таким же опасным, как его псы.