Не кричать. Кричать все равно бесполезно, они только распаляются от криков, становятся злее и ненасытнее, а поэтому Малёк закусил губу, сжимаясь в крохотную горошину, может, они просто потеряют его на этом вонючем полу, и все закончится как страшный сон…

Они пинали. По ребрам, по ногам, по груди и рукам – скоро там расцветут новые синяки, и Малёк будет обводить их контуры синей ручкой, вырисовывая среди кривых пятен фиолетовые розы и ромашки.

Ринувшись, кто-то схватил Малька за шиворот и одним толчком обмакнул прямо в унитаз, в гнилостно воняющую воду, и Малёк забился, брыкаясь, только бы вырваться из крепких рук, только бы… Пузыри кислорода обтекали его лицо и поднимались вверх, сжатые легкие в груди вспыхивали болью, но чья-то крепкая рука держала и давила.

Когда воздуха больше не осталось, Малька отпустили, и он, запрокинув залитую водой голову, судорожно вдохнул и снова рухнул на пол, а они снова принялись бить.

Казалось, это длилось целую вечность. Малёк всхлипывал, пытался сказать им, пусть даже они не поверят, пусть хоть засомневаются, но он никак не мог.

– Это не я, это… – Удар, и голос застревает в горле. – Я не убивал! Это он, это же…

Удар.

И по кругу, по кругу, по кругу…

Обмякший Малёк затих на полу. По его раздутому лицу текла алая кровь, капала на кафель и, смешиваясь с водой, превращалась в розоватые небольшие озерца. Все тяжело дышали: и Славик, и Витя, и Пашка. Ободранные кулаки, взлохмаченные головы, ненависть и страх в глазах.

– Мы… того, что ли? – жалобно спросил Паша, внутри которого затихала клокочущая злоба.

Витя молчал. Пристально вглядывался в Малька. А потом пнул его в бок:

– Молись, чтобы все закончилось. Молись.

Им хотелось уничтожить его, растереть в порошок, чтобы больше не бояться и не страдать понапрасну, но не все человеческое выжгло в них этим беспощадным страхом. Попинать Малька – привычное дело.

А вот убить…

Они больше не могли. Стояли, глядя на него, и надеялись, что он умрет сам, не доставляя проблем. В них не было решимости оборвать чужую жизнь, нет. Они боялись, что это Малёк был убийцей, но не были уверены на все сто процентов.

Молчали, глядя на бесчувственное тело.

А потом ушли, крепко заперев за собой дверь.

Когда Малёк, дернувшись, пришел в себя, в коридоре все еще слышался далекий гул перемены. Лужа, натекшая с волос, пахла мерзостью и болью. Малёк прижал пальцы к губам, останавливая кровь, и закашлялся то ли от нехватки воздуха, то ли от сырого отчаяния.

В туалет сунулся какой-то мальчишка. Охнув, он застыл на пороге, а потом бросился бежать.

Малёк осторожно поднялся, придерживаясь за стену, прислонился к ледяному кафелю ноющей спиной. Больно. И стыдно. Все внутри зыбко дрожало. Хотелось заплакать.

Серый свет. Взревел звонок, послышался топот. Малёк набрал полные ладони чистой воды из-под крана и умыл разбитое лицо.

Он больше не пойдет на уроки. Он не выдержит их взглядов – их липких и тяжелых взглядов, их подозрений. Он останется здесь, будет жить среди покосившихся унитазов и…

А бабушка?

Распахнулась дверь, и из-за нее показалось лицо Рынды. Глаза ее, густо подведенные черным карандашом, превратились в узкие щели.

– Та-а-ак, – протянула она, и мальчишка, стоящий за ее спиной, торопливо убежал. – Десятый класс. Прекрасно.

Малёк вскинул бледное лицо в кровавых разводах. Багрянец, смешивающийся с водой, становился безжизненным и тусклым.

– Что, опять?.. – спросила Рында и, не дожидаясь ответа, бросила ему в лицо: – Хватит. Я вызываю полицию.

Ушла, громко стуча каблуками.

Только этого ему не хватало. Сейчас всех сгребут в кучу и повезут в отделение, потом туда приедут испуганные родители, а виновники всего этого завтра убьют Малька у школы.

Точно убьют.

Ему стоило, наверное, побежать за Рындой, умолять ее, чтобы она не вызывала Милослава, потому что им и так проблем хватает и ему, Мальку, этих проблем хватает с головой, но… Но он молчал, подставив ладони под струю ледяной воды.

Он всего лишь боксерская груша, и никто даже не задумывается о том, что он человек. У него тоже есть чувства.

И ему тоже больно.

Вот здесь болит, прямо под ребрами, ноет.

Из последней кабинки раздался всхлип, горький и протяжный, медленный. Савелий, закрутив ржавый кран, замер и прислушался.

Тихо. Топот чьих-то шагов в коридоре, и снова непроницаемая тишина.

Еще один дрожащий всхлип. Точно, кто-то плачет там, за дверью кабинки…

У Малька подогнулись ноги, и он крепко ухватился за раковину, желая сбежать отсюда, не обратив внимания на промоченный воротник, на разбитые губы, на эти судорожные глухие всхлипы… Но кто-то плакал, затаившись. Наверное, он даже слышал, как избивали безропотного Савелия.

Не сдержавшись, Малёк шагнул вперед, все еще держась за стены; голова кружилась, тело ломило, а руки и ноги ныли от беспорядочных ударов. Шаг, еще один. Громкий всхлип.

– Эй, – тихонько позвал Малёк. – Кто там?..

Тишина. Приблизившись к кабинке, он осторожно толкнул дверцу, решившись сбежать, если кабинка окажется закрытой, но нет. И только сейчас, стоя перед распахивающейся дверью, Малёк вдруг понял одну очень простую вещь, которая холодом продрала его ноющий позвоночник.

Его макали головой в зловонную воду именно в этой кабинке.

Как там может кто-то плакать?!

Дверь распахнулась. Внутри между тесными бело-зелеными стенками кольцами свернулось что-то, напоминающее черную матовую змею.

Только больше. Во много, много раз больше…

На спине ее громоздились плавники, колючие ребристые паруса с нанизанными на острые шипы кровавыми горошинами. Тело, напоминающее мускулистый мешок, истекало зловонной чернотой, которая чудилась разлитой нефтью, всасывающей в себя все, что только попадалось на пути: пластмассовая корзина в углу, держатель для туалетной бумаги, потеки крови с водой…

Пискнув от ужаса, Малёк замер, прижавшись лопатками к серому кафелю. Дыхание оборвалось, и, как бы Савелий ни пытался вдохнуть, открывая и закрывая рот, все было бесполезно.

Огромное существо, хвост которого покоился в желтоватом от старости унитазе, дернулось, и на пол выплеснулась вода. Зашипев, змея распахнула рот с острыми лезвиями зубов, выпустила наружу раздвоенный язык и…

Вот только это был не язык. Малёк судорожно шагнул в сторону, еле-еле, боясь даже отвести взгляд от этого огромного чудовища.

Пальцы. Человеческие гнилые пальцы с отслаивающимися когтями, они тянулись к Мальку прямо из пасти черной матовой змеи, вздрагивая от голода. Остекленев, Малёк заметил, как к нему приближается тяжелая голова, и когда ледяная кожа коснулась его шеи, он только зажмурился, совершенно обессилевший.