— Пришли?

Поскольку голос был не звуком, а мыслью, определить, с какой стороны он шел, мы не могли. Стоя на краю большого плоского камня, я вглядывалась в черную пустоту. В городе такой темноты не устроишь. Перед нами простиралось огромное Ничто. Облака вспухали снизу и перекатывались через нас. Только облака, больше ничего не было. Ни луны, ни звезд. Никаких ориентиров. А совсем без света мы, кошки, видим очень плохо: что открыты глаза, что закрыты. Кто там, в пустоте?

— Надо по-другому смотреть, — догадался Мася.

А я почему не додумалась?

И мы сели вылизываться.

Мася

Чем мокрее становился мой бок, тем меньше мучила тревога. Вместе с тревогой рассеивалась и тьма. В ней проявлялись очертания сначала ближайших каменных пиков, потом дальних, и вот перед нами в сумеречном, сером свете простирается котлован, полный драконьих голов на длинных шеях! Бр-р! Они беззвучно шевелят какими-то жабрами, усами, ушами, ноздрями, чешуйками, веками, бровями. Эй, включите звук! Но тишина стояла полная, работало только зрение. Мы трясли головами, Ёшка яростно чесала левое ухо, у нее там часто болит.

— Словно ваты с лекарством напихали, — пожаловалась она вслух.

Ее услышал не только я. Горы-драконы замерли и медленно, страшно повернулись в нашу сторону. Как будто и мы для них только что проявились.

И тут разом, как ведро воды, на нас обрушился звук. Лучше бы мы этого не слышали. Дыхание гигантских существ, глубинные пещерные рыки.

Мы едва удержались, чтобы не дать деру, но голос — мягкий, спокойный, обволакивающий — остановил нас:

— Ступайте на дракона.

Ближайший каменный столб с жутким скрежетом поехал к нам. Мы же сами почти окаменели. И ослушаться не могли, как будто нас лишили воли.

Он приблизился, весь живой, кряхтит, сопит, кусты с трудом цепляются корнями за камни, из трещин сочится вода. Пасть закрыта, но может ведь и открыться, и что там у него внутри, думать не хотелось.

Вдруг Ёшка взяла и прыгнула на него. Прямо на нос. Сейчас он высунет язык и слизнет ее! Мою Ёшку!

— Давай! — велела она.

С ней не поспоришь. Я размялся, потоптался и тоже сиганул. Но я не белка-летяга, и я тяжелый. Немного не долетел, не удержался когтями за гладкий валун и соскользнул вниз, в пропасть.

Я молча падал. Кричать не получалось. Слишком много чего в голове происходило. Но какая-то гибкая ветка, или корень, или плеть вьющегося растения поймала меня в воздухе поперек живота и медленно потянула вверх. Проезжая мимо драконьего глаза, я случайно заглянул в него — и увидел свое отражение.

ЭТО ЧТО, Я?!!

Где моя красота? Где моя золотая шерсть и фонтан хвоста? Лиана поднимала какую-то чахлую зверушку! Она не была королем, эта зверушка. Она напоминала скомканную тряпку — толстый, неуклюжий увалень, напуганный до безобразия. Очень несчастный. Очень неуверенный в себе. Хотите сказать, что таково мое истинное лицо? Что я всю жизнь обманывал себя и других?

А что же Ёшка? Бабка Ёшка, моя подруга-некрасавица?

Она ничуть не изменилась. Она была собранна и серьезна.

— Если бы ты разбился, я бы… не знаю, что с тобой сделала.

— Убила бы? — Будь я человеком, я бы печально улыбнулся.

— Ты чего такой? — внимательно вгляделась в меня коха.

— А ты не видишь?

— Напугался? Ушибся? Где болит? — Ёшка тревожно понюхала мой нос.

Она не замечает? Или я всегда был не пойми какой заму­х­рышкой?

— Ёшка, загляни в драконий глаз, только осторожно.

Жестоко, правда? Но я не мог вынести позора в одиночку. Пусть и она про себя узнает.

Она спрыгнула сверху на небольшой уступ примерно в районе щеки дракона и смело уставилась на круглую, как высокогорное озеро, радужную оболочку. Отшатнулась.

— Не огорчайся, сестричка. Ты мне не кажешься такой уродиной, — великодушно сказал я.

— Там не уродина, — удивилась она. — Там красивая, сильная кошка. Длинная и гибкая. Он меня такой видит, что ли?

Ах вот в чем дело. Значит, это всего лишь мнение дракона. Такое горе я как-нибудь переживу. Хорошо, что не проговорился Ёшке про зверушку.

Дракон выпрямился и начал со скрипом клониться в другую сторону.

Ёшка

Нас высадили, вернее, скинули (я-то спрыгнула изящно, а Мася — как кулек с мармеладом) на скале пониже и потолще остальных. На ее вершине хватило места нескольким сосенкам, которые умуд­рились чудом вонзить корни в трещины, и огромной черепахе размером с круглый обеденный стол.

Не то чтобы это была настоящая черепаха с куцым хвостом и глупой мордой, жующая лист одуванчика. Черепаха была каменная, но вполне живая в этом странном мире, куда нас позвали.

Она с большим достоинством поклонилась нам, вернее, обозначила поклон, чуть-чуть двинув бровями. Пока я придумывала, как ответить на такое церемонное приветствие, Мася замурлыкал, привычно вздернул хвост и выгнул спину, пританцовывая, как перед гостями. «Вот я какой красивый, правда?» — говорили его движения. Он даже потерся боком о ее лапу.

Черепаха удивленно двинула теперь одной бровью, левой. Глаза у нее были полуприкрыты.

Я постаралась замять неловкость.

— Здравствуйте, — сказала я. — Это вы нас звали?

— Да, — не двигая губами, ответила черепаха. — Я вас пригласил.

То есть черепаха — это кот… В смысле, он, самец.

— Мы это… пришли, — сообщил Мася.

Он вел себя странно, ерзал и оглядывался, был весь на нервах. И где-то потерял все свое хваленое красноречие.

— Называйте меня господин Че. Так вам будет проще, чем китайское имя выговорить.

— Спасибо, господин Че, — сказала я с поклоном. — Он Мася. Я Ёшка.

— Скажите, господин, вы мертвый? — брякнул Мася.

Кажется, сегодня мне лучше говорить за двоих.

— Я каменный, если ты не заметил, — сказал господин Че. — Я здесь давно, с тех пор как море ушло. Тогда я был еще живой.

Сколько же всего он повидал? Я чувствовала робость, но рыжий уважения не проявлял. Что с ним произошло во время падения, интересно? Он изменился прямо на лету.

Каменный сказал:

— Я вижу, тебя мучает еще какой-то вопрос. Можешь задать.

— Да, да, мучает, — заторопился Мася. — Каким вы меня видите? Потому что я… Короче, в глазу дракона…

Рыжий косился на меня и чего-то недоговаривал.

Господин Че приподнял бровь. Он здорово навострился подавать реплики этой частью тела. Действительно, зачем тратить слова, в мире и без того слишком шумно от болтовни. И все же в голове раздался его голос:

— Я тебя вижу таким, каким ты себя ощущаешь. Беспокойным, испуганным, неуверенным. Тебя слишком тревожит, какое ты производишь впечатление. Тебе не хватает внутренней силы.

— Где ее берут? — не понял он.

— Сила рождается из безусловной любви.

— Я, безусловно, много чего люблю. Поесть, потом чтобы гладили, чтобы хвалили и не ругали, — торопился Мася, как будто зарабатывал очки. — Чтобы играли со мной.

Но господин Че смотрел на него молча. Явно других слов ждал.

— Я еще люблю своих людей, — вспомнила я. Потом глянула на рыжего: — И его.

Каменная бровь шевельнулась.

— Вот, — сказал господин Че. — Ты нашла ключ к силе.

Он хитро покосился на кота. А кот на меня — довольно злобно.

Мася

Он ее похвалил! А меня? Мне тоже надо! Виктор с Машей всегда следят, чтобы нам всего доставалось поровну.

Нечестно! Обидели!

Господин Че молчал так долго, что я успел забыть обо всем и успокоиться. Потом Ёшка к нему обратилась:

— Позволите вопрос?

Бровь двинулась, мол, говори.

— Этот мир, который другой. Как он существует вместе с настоящим, как не разрушает его? Ведь если настоящие горы двинутся, они поломаются.

— И драконы… — добавил я. — Они это… не едят живых? В нашем мире безопасно?

— Мир один, — заговорил господин Че. — Просто в нем много разного, видимого глазом и невидимого. Вы каким-то образом научились менять свои настройки, чтобы воспринимать