каждый листок-­лепесток трепыхался, словно с него мгновение назад спрыгнул кузнечик. Кто-то невидимый густо населял эти горы. Вдруг один каменный столб едва заметно шевельнулся, другой… И вот уже не столбы, а усатые, чешуйчатые драконы стоят под нами, вытягивая вверх морды. Сколько их? Я не очень умею считать. Но много, очень много. Два дракона, печально сомкнув головы, держат на макушках вереницу людей, которые шаловливо заглядывают вниз, перегнувшись через перила, фотографируют и ахают. Гиды захлебываются от восторга:

— Это самая высокая естественная арка в мире! Джеймс Кэмерон выбрал это место среди самых знаменитых красот, чтобы снимать свой фильм!

Горы-драконы вздыхали. Горы-драконы терпели. Совсем как мы, когда нас мучили фотовспышками туристы. Но мы терпели совсем недолго, а они? Сколько они так стоят? Сколько не могут потянуться губами к листьям, к воде, почесаться, зевнуть? По­охотиться?

Случайно ли режиссер придумал, что герои летают на драконах? Может, он тоже их видел?

— Мы все кем-то придуманы, — услышала я непонятное. Или почудилось?

Над краем крыши завис парнишка с нашими любимыми витаминками в пакете, снизу его подсаживал Борода. Парень звал по-китайски: «Мао, мао, лай, лай». Кошки, кошки, идите сюда.

— Приходите ночью! — вдруг снова раздалось в голове.

Я стала оглядываться. Кто это сказал? По-русски или по-китайски, мужчина или женщина?

— Вы должны прийти ночью! — велел голос.

— Не сможем, — отвечаю мысленно. — Мы спим в человеческом доме. Нас не выпустят.

— Сможете, если захотите!

Голос меня заколдовал. Я не могла противиться чужой воле. Всякая ответная мысль теряла форму и расплывалась. Тут еще витаминками отвлекают.

Пакетик шуршал слишком настойчиво. Мася сдался первый, а если он что-то ест, разве я могу удержаться? Мальчишка дотянулся до поводков, мы были грубо стянуты с крыши и возвращены хозяевам.

Мася

В моей голове, прямо посередине между двумя прекрасными белыми завитками на ушах, зрело что-то очень, очень важное, причем важное не только для меня, но для нас всех, какое-то глобальное открытие, которое должно было изменить привычные представления о мире. Ради которого я, может быть, и родился. Но чтобы совершить этот прорыв, мне не хватало мозгов. Так обидно: вот оно, рядом, а схватить не выходит. Верткое, как мышь!

Давай, Король Лев, соберись!

Я болтался у Виктора на боку, смотрел из сетчатого окошка назад. За нами шла парочка, молодые, парень и девушка. Они то и дело касались друг друга, вроде как случайно — то плечами, то пальцами, и почти не разговаривали, почти не смотрели друг на друга и вокруг. Как будто все их внимание, включая зрение и слух, ушло в эти касания.

Отвлекся. О чем таком важном я думал?

Вдруг краем глаза я уловил какое-то движение. Настроился — и что же вижу?

За Бородой топает полупрозрачный, но все же вполне узнаваемый конь под седлом, с латунным конским шлемом на огромной голове, с блестящими шпорами. Он даже не дергается, когда сквозь него проходят люди.

— Ёшка! Оглянись!

Кошка выглянула из-за плеча Маши.

— Никого не узнаешь?

Молчит. Наконец углядела:

— Он что, так все время за нами и таскался, громыхая железками? А мы не замечали?

— Не знаю, — говорю. — Может, Виктор сейчас думает о ро­мане.

— Ты слышал, как нас звали прийти ночью? — спросила кошка.

Слышал. Но надеялся, что она не слышала.

Я представил, как ночью драконы разминают крылья и лапы, вылизываются огненными языками, выкусывают… не блох, конечно, но, может, кроликов, мышей, белок из чешуи. Котов… Бр-р. Нет, что-то я не чувствую в себе охоты с ними беседовать. Однако коту-философу грех упускать такую возможность…

— Кто же нас звал? — спросила Ёшка.

Глава пятая

Господин Че

ПИСЬМО от Юли

До чего котам хорошо живется! Начисто лишены такой проблемы, как совесть. Разбойник по кличке Бульдог скинул с кастрюли крышку, поел чего достал из супа, саму кастрюлю попытался сдвинуть и уронить на пол, потому что жидкость мешает до мяса добраться — горячо. Был пойман, шлепнут и с кухни изгнан. Теперь сидит перед дверью и возмущается. Прямо жалуется на меня остальным шестнадцати.

Ваши звери

Виктор

— Ёшка не хуже Бульдога умеет управляться с кастрюльными крышками, — похвасталась Маша.

Мася сидит перед ней и монотонно ноет:

— Мам… Мам…

В смысле, погладь. Но сядет всегда так, чтобы с места до него не достать, чтобы нужно было тянуться. Маша выдерживает характер и призывно похлопывает по ноге — мол, подойди сам. Нет, он слишком горд. Обиженный, рухнул на бок и смотрит с укором: «Не любят меня здесь». Маша с хохотом хватает его на руки и чмокает в нос. Он вырывается и отходит, подергивая хвостом, — показывает раздражение. Но на самом деле доволен. Убедился, что все же любят.

— Мася, — восхищаюсь, — ты гений. Мастер психологических игр повышенной сложности.

Мася

Да я вообще не про погладить ныл. Я про погулять ныл. Про взглянуть на драконов одним глазком.

Мы ночуем на горе в крошечном отеле на пять номеров — промозглых, сырых, без горячей воды. Зато название красивое. Нам-то что, а Маша с Виктором вечером набрали холодной воды в тазик, подогрели кипятильником, разлили в две бутылки и долго согревали постель. Смешные. Можно же просто нахохлиться.

— Как уснут — уйдем через окно, — скомандовала Ёшка.

И вот она могучей лапой царапает забранное крупной решеткой окно с раздвижными рамами, пока несговорчивая створка не сдвинулась. Мы протиснулись на волю, я оставил на ржавой решетке клок прекрасной золотой шерсти. Ладно, пусть будет жертва местным духам.

Мы не сразу покинули отель, сначала заглянули к китайским хозяевам. В холле собралось прилично народу, все смеялись, курили и пили чай из высоких стеклянных термосов. Грелись изнутри.

Без отопления в горах, конечно, беда — высота приличная, поэтому гораздо холоднее, чем в городке у подножия. Но постояльцы перетерпят ночь, не помрут, так считают хозяева, а сами они греются вот как. На журнальный столик накидывают толстое ватное одеяло, под него ставят жаровню с углем, и готово — ко­гда ногам тепло, не замерзнешь. Можно играть с соседями. Здесь народ увлекается игрой фишками на доске, называется смешно — го. Утащил я фишку, попробовал на зуб — неинтересная игра. Но по полу бегает резво. Потом лежал на ней и наблюдал, как ее все ищут. Так вам и надо, раз кошачьих игрушек у вас нет.

Тут меня заметили, разгалделись. «Мао, мао», — только и слышалось. В смысле: «Котик, котик». Еще бы, такой красавец. Маленькая девочка — возраста нашего Мишки-Хвоста, только вместо памперса прорезь внизу, и голая попка торчит на улицу, — засмеялась, потянулась к моим задним ногам:

— Штанишки!

А вот хватать за них не надо, царапаюсь. Не реви, пройдет. Зато нашли свою фишку, а нам щедро предложили куриных костей из помойного ведра. Шутите, да?

— Мрны?

В смысле, колбаски? Нет?

Ладно, погрызем и кости, не обижать же хозяев.

Ёшка

Мы по традиции дважды поменялись местами, проверяя, не осталось ли у собрата недоеденных кусочков, чем привели китайцев в полный восторг.

Рыжий от жадности поперхнулся косточкой и полез двумя лапами в пасть, пытаясь от нее избавиться. Никто даже не подумал ему помочь, только смеялись. Ну что, вытащил? Пойдем отсюда, Штанишки.

На площадке среди горных пиков, где мы остановились ночевать, было несколько отелей и столовых, рядом стоянка для экскурсионных автобусов. Казалось, мы в поселке или даже небольшом городке. Но стоило уйти с освещенного фонарями пятачка, и нас охватил тьмой, поглотил другой мир, и люди с их интересами исчезли, как за границей солнечного луча исчезают пылинки.

Мир людей перестал подавать сигналы, пропали запахи и звуки жилья. Ветер был сильным и пустым, как будто на высоте очистился от всех признаков человеческого присутствия. Мы пошли навстречу этому ветру и вскоре одновременно услышали