— Живот на одну ночь можешь оставить дома! — примирительно рассмеялся Гийом, не чуя беды.

— Знаешь что… Нет, знаешь что?! Пошел ты знаешь куда со своими кондовыми шутками!!! Тебе бы этот живот поносить пару дней, сразу бы чувство юмора отшибло!

Моя внутренняя фурия разогревала связки, предвкушая свой моно-спектакль.

— Оу! Оу! Спокойно там, на проводе! Думаешь, мне приятно праздновать Новый год без тебя? — воскликнул Гийом.

— Да уж думаю, тебе куда приятнее, чем мне: ты можешь пить, танцевать на столе без риска преждевременных родов и даже есть каперсы, не боясь изжоги!

Я бросила трубку и выдернула провод из розетки: Гийом имел обыкновение перезванивать по пять раз, даже если нас рассоединили прямо перед фразой «Целую, до завтра!».

* * *

Весь декабрь, пока родственники советовались, кому что подарить, друзья выбирали костюмы для праздничной ночи, а коллеги вспоминали компрометирующие сценки с прошлого корпоратива, мое настроение было на нуле. Одна на Новый год — это грустный, но подходящий финал нашей сказки. Она долгие годы думает его бросить, а в итоге он бросает ее, причем с изощренной жестокостью — прямо в праздничную ночь. Она сидит сгорбившись за накрытым на двоих столом, словно Старуха над разбитым корытом, а сверху экрана начинают медленно и печально падать снежинки, пока вся мизансцена не скрывается за белой ватой…

Гийом продолжал звонить каждый вечер, но я либо еще была на работе, либо уже ложилась спать, умирая от усталости. Наши разговоры сократились до невыразительных пятиминуток: он рассказывал, как по мне скучает, я отвечала, что тоже; он говорил, что устал, я вздыхала, что он не знает, что такое настоящая усталость, — и, чувствуя назревающую ссору, мы быстро прощались.

В Москве между тем ударили тридцатиградусные морозы, тротуары покрылись глазурью многослойного льда, и пришлось перелезть из элегантных полусапожек в ботинки-крокодилы, названные так за невнятный цвет и странный фасон подошвы, расширяющейся к мыску. Если я и просыпалась с желанием изменить мир к лучшему, то, надевая их, понимала, что ничего не получится: менять мир надо начинать с себя, а значит, придется первым делом отправить в мусорку эту жуткую обувь. Но я этого сделать не могу — боюсь упасть на живот. Я сама себя презирала за малодушие.

Реклама с паровозиком кока-колы все чаще крутилась по центральным каналам — праздник подступил совсем близко. Утром тридцать первого декабря я сидела дома в халате, грызла ногти и смотрела «Чародеев», когда в домофон позвонили.

— Кто там? — настороженно спросила я.

— К… к… к… кх…

— Кто-кто? Я вам щас похулиганю! — прикрикнула я и собиралась повесить трубку домофона, но тут прихожую огласил вопль:

— C-O-O-O-O-L-D-D-D-D!!![22]

— Гийом? Это ты?! Что ты здесь делаешь?!

— Cooooold! Open the dooooooor![23]

Я спохватилась и нажала кнопку.

С максимальной скоростью, на которую были способны его обмороженные члены, Гийом втащил чемодан на второй этаж, захлопнул входную дверь, будто за ним кто-то гнался, и замер посреди прихожей. На него больно было смотреть. Между шарфом и нелепой шапкой с помпоном торчал огромный красный нос, ярко-салатная лыжная куртка совершенно не подходила к дутым темно-фиолетовым штанам, на ногах были высокие горные ботинки на шнуровке, а массивные перчатки на синтепоне казались клешнями. С минуту мы молча смотрели друг на друга.

— Ты что, с миру по нитке этот прикид собирал? — спросила я наконец.

— У-у-а-о-у-у-и-а! — промычал он и принялся клацать клешней у лица, пытаясь освободить рот от шарфа. — Тьфу! А что мне оставалось делать, когда я вчера посмотрел прогноз погоды! Минус тридцать два ночью, да вы с ума тут посходили!

— Как тебя в страну-то пустили в таком виде? — размышляла я вслух, обходя вокруг него.

— Лучше спроси, как меня выпускали из моей страны. «Вы в Москву? А прогноз погоды видели? Еще не поздно передумать».

— Ты герой!

Длины моих рук едва хватило, чтобы обнять его во всем дутом облачении.

— У меня совершенно пустой холодильник, — добавила я, уткнувшись в его шарф там, где предположительно должны были располагаться губы. — Я же тебя не ждала.

— А если бы я не приехал, умерла бы от голода?

— Ну-у… у меня было предчувствие, что меня спасет прекрасный принц.

Отмокнув в горячей ванне, прекрасный принц принялся готовить новогодний стол из подножного корма. Я вспомнила, почему хотела быть именно с ним в новогоднюю ночь: он умеет сделать праздник из ничего. Пока я меняла халат на эластичное платье, обтягивающее восьмимесячный живот, и приводила в порядок обкусанные ногти, на свежеприготовленный салатик была водружена розочка из помидора, салфетки на фарфоровых тарелках были художественно свернуты, а шампанское поставлено в миску со льдом.

Все было ровно как в мечтах, если бы в семь вечера к нам не завалились друзья, у которых от холодов сдох карбюратор. По драматическому стечению обстоятельств именно они должны были везти на себе в коттедж весь запас алкогольных напитков, который теперь пришлось разместить в нашей кладовке. Поняв, что ужин теперь надо будет делить как минимум на шестерых, Гийом оставил меня приглядывать за кокетливо топорщащейся на сковородке рыбой, а сам, поглубже натянув шапку, пошел «с мужиками за закусками».

* * *

В пол-одиннадцатого мы с двумя подругами сидели у телевизора и, тоскливо переглядываясь, смотрели музыкальный телеспектакль. Сразу было ясно, что так просто добыть мамонта сегодня вечером нашим мужчинам не удастся — все стоящие мамонты были убиты и освежеваны за несколько недель до торжества. Но мы бы обошлись закусками попроще. В девять вечера мы были согласны на курицу-гриль и компот из ананасов на десерт, в полдесятого — на картофельное пюре с сосисками, а в десять не погнушались бы фисташками и сушеными кальмарами.

— Может, стоит пойти их поискать? — предложила Инна. — Минус тридцать два — это не шутки.

Мы втроем посмотрели друг на друга, затем в окно — и снова отвернулись к телевизору.

— Они же не дети малые, доберутся как-нибудь, — пробурчала Настя.

Я молчала, потому что чувствовала свою косвенную вину. Ведь, скорее всего, ребята застряли из-за Гийома: наверняка он заставил их делать тур по супермаркетам района в поисках какого-нибудь диковинного соуса к рыбе. А они не могли оставить его одного в чужом городе и верно следовали за ним вплоть до того, что получили третью степень обморожения ступней.

В полдвенадцатого в прихожую ввалились трое красноносых, крепко пахнущих алкоголем мужчин. Они гоготали, шумно хлопали друг друга по дутым курткам и изъяснялись на каком-то непонятном языке. От них шел пар.