Я хотел, чтобы она бросила Квентина и уехала со мной. Элизабет отказалась. Если бы мы стали жить вместе много лет назад, никто бы не заподозрил, что мы брат и сестра. Теперь же все знали, и разразился бы грандиозный скандал. Так она говорила. Но я слишком хорошо ее знал, soror mea sponsor[40]. Знал, что деньги и положение значили для нее не меньше, чем я. Она привыкла иметь и то и другое, сидеть на двух стульях и, думаю, была счастлива, если не считать страха перед Туи.

Я дошел до предела. Мне было тридцать шесть, я всю жизнь много работал, но остался ни с чем. Все плоды моего труда пошли на то, чтобы любовник портнихи, обшивавшей хозяйку Майфлит Мэнор, мог жить в роскоши; у меня не было ни жены, ни детей, и я жил в трех комнатах. Конечно, у меня была Элизабет, но надолго ли? Близилось время, когда она вступила бы в средний возраст, успокоилась и пожертвовала мной ради другого, более безопасного мира.

Я решился на полный разрыв. Отклонял все приглашения Квентина, не обращал внимания на его слезные мольбы. Я думал, что смогу работать. Но лишь лежал вечерами в своей постели, размышляя, ничего не делая, иногда обдумывая самоубийство. Темная ночь души, сравнимая с отчаянием Вордсворта, вынужденного покинуть Францию и расстаться с Аннет.

Я охладел к Элизабет. Если я и скучал по кому-то из Найтингейлов, то лишь по Квентину. В конце концов отправился в Майфлит Мэнор и объявил, что не поеду с ними в Рим. Я смотрел на Элизабет и ничего не чувствовал. Мне казалось непостижимым, что бо́льшую часть своей жизни я растратил на любовь к ней.

Я поехал в Испанию. Не в романтическую, волшебную Испанию Мадрида и высоких гор, а в знойный Блэкпул, в который мы превратили Коста-Брава — со школьниками, в качестве сопровождающего. Наверное, я говорил себе, что лучше ярость, злоба и мучительная скука, чем вообще отсутствие чувств.

Джорджина жила в том же отеле. Я уже потерял былую привлекательность, мистер Вексфорд, и выгляжу старше своих лет. Я неразговорчив — все, что было у меня на душе, я рассказал сестре. Я давным-давно утратил навыки непринужденной болтовни с молодыми женщинами. Мне больше по душе тишина монашеской кельи, чем веселье светского салона. Но Джорджина, бедняжка, влюбилась в меня. В этом жутком отеле любовь Джорджины выглядела насмешкой.

У меня было все, но я растратил свои многочисленные таланты впустую. У нее ничего не было. Джорджина рассказывала, что, будучи младшим ребенком в большой бедной семье, она не имела ничего, что могла бы назвать только своим. Ни один мужчина не хотел ее и не приглашал на свидания больше двух раз. Она была простой, застенчивой и глупой.

Бедная и несчастная, но моя…

Мы поженились. Я привез Джорджину в Майфлит Мэнор — к разочарованию Квентина. Элизабет не была разочарована. В своем белом бархатном платье и фальшивых бриллиантах она выглядела победительницей. Я смотрел на нее, смотрел на бедняжку Джорджину и спрашивал себя, за что мне такое наказание — еще раз влюбиться в собственную сестру?

Все началось сначала, в третий и в последний раз…

Я хотел остепениться. Хотел иметь детей. Может, не шестерых, но хотел. Однако не прислушался ни к суровому гласу божьему, ни даже к визгливому, недовольному голосу жены, желавшей, чтобы я стал для нее всем: компенсацией за годы одиночества, настоящим мужем, который будет холить и лелеять ее. Я слушал сестру.

Итак, мы подходим ко дню смерти Элизабет.

Нет, разумеется, вы не поверили моему заявлению, что по вечерам я работаю в школьной библиотеке. Только такой невинный и абсолютно не разбирающийся в литературе человек, как Джорджина, мог в это поверить. Мои книги — единственные работы о Вордсворте в школьной библиотеке, если не считать коллекционного издания Селинкорта и Дарбишир, но эти тома есть и у меня дома. Я ходил в лес на свидания с Элизабет.

Вечер того дня мы провели вместе, но этого нам было мало. Школьные каникулы скоро закончатся, и тогда… Еженедельные партии в бридж? Литературные дискуссии с Квентином в присутствии безмолвной Элизабет? Мы с ума сходили друг по другу. Договорились встретиться в лесу в одиннадцать.

Я говорил, что Джорджина верила моим отговоркам, но будь это так, Элизабет была бы жива. Джорджина стала подозревать меня, а для женщины с таким собственническим инстинктом, как у нее, сомнение означает действие.

Мы поехали в Майфлит Мэнор и играли в бридж. Перед уходом Элизабет подарила Джорджине шелковый шарф. Она часто отдавала моей жене надоевшие вещи. Думаю, ей доставляло удовольствие видеть подаренные наряды на Джорджине; Элизабет прекрасно понимала, что в них Джорджина выглядит гораздо хуже ее, что я обязательно это замечу и сравнение будет явно не в пользу жены.

Я отвез Джорджину домой и снова уехал на свидание к Элизабет. Она пришла на поляну в лесу ровно в одиннадцать. Мы сидели на бревне, курили, разговаривали. Элизабет захватила с собой тот фонарь из чулана, потому что луна скрылась и стало темно.

Минут через двадцать она стала собираться домой. Вспышка гнева Джорджины после бриджа насторожила Элизабет, и она сказала, что не стоит оставаться в лесу слишком долго, испытывая судьбу.

Обычно после наших встреч я ждал у машины, пока она не перейдет дорогу и не окажется на территории поместья. Обнявшись, мы пошли к машине. И вдруг увидели другой автомобиль, который медленно ехал по дороге, словно пытаясь осветить фарами опушку леса. Автомобиль проехал мимо, и мы о нем забыли.

Когда мы пришли к моей машине, Элизабет сказала, что забыла фонарь на поляне и должна за ним вернуться, иначе кто-нибудь его найдет и догадается, что она была там. Я хотел пойти с ней, но Элизабет настаивала, что в этом нет смысла. Что может с ней случиться? И действительно, что?

Я обнял ее и поцеловал, как в тот день, когда Туи подглядывал за нами в окно. Потом поехал домой. Когда я вернулся, Джорджины дома не было — и ее машины тоже. Она приехала в полночь, вся дрожа в своей тонкой блузке — свитер она сожгла на костре Палмера, — а в руке сжимала окровавленный фонарь, завернутый в газету.

Она выследила меня, мистер Вексфорд, видела, как я целую Элизабет, а потом ждала у бревна, когда Элизабет вернется за фонарем. Остальное я знаю только со слов Джорджины. Она была так потрясена увиденным, пришла в такой ужас, что психическое равновесие ее, как выражаются коронеры, нарушилось. Она попыталась объясниться с Элизабет, но речь ее была бессвязной, истерической, и Элизабет рассмеялась ей в лицо. Неужели Джорджина думает, что может что-то изменить? Естественно, мы не будем любовниками вечно и когда-нибудь я вернусь к жене. Разумеется, Джорджина не станет рисковать — ведь если она начнет устраивать сцены или кому-нибудь расскажет, будет грандиозный скандал.

Элизабет нагнулась, чтобы поднять фонарь, который, как она думала, закатился под бревно. Никуда он не закатился. Его держала Джорджина, и когда Элизабет повернулась к ней спиной, та замахнулась и ударила фонарем мою сестру. Потом еще и еще, пока Элизабет не умерла.