разглядывает тебя. Долго разглядывает. Потом, как будто что-то решив, он поднимает тебя с грязного пола, несколько раз наотмашь бьет по щекам и, дождавшись, пока троллейбус притормозит, молча вышвыривает тебя в открывшиеся двери.

Возможно, ты как-то иначе ответишь или отреагируешь на его вопрос. Что последует за этим – неизвестно. Окоченевшие трупы, которые утром находили (и находят до сих пор) на остановках московского общественного транспорта, ничего об этом не говорят.

Для многих мыслителей является как будто хорошим тоном использование сравнения общества с транспортом. В 1889 году Макс Вебер писал: «Впечатление, будто мчишься в высокоскоростном поезде, но сомневаешься, правильно ли будет переведена следующая стрелка». А в 2011 году Зигмунт Бауман на лекции в Москве на просьбу привести метафору «современного общества» сказал: «Представьте, что вы летите в самолете и в какой-то момент обнаруживаете, что все сообщения от экипажа повторяются. Вы вскрываете кабину пилотов, но там никого нет, только диктофон, привязанный к микрофону. И аэропорт, куда вы должны прилететь, еще не построен, а распоряжение о том, что нужно начать строительство, потерялось в дороге».

Забавно, что крипипаст про самолеты почти нет. Возможно, это связано с тем, что для большинства людей самолет не является чем-то обыденным.

Недоверие к транспорту, страх перед ним появились еще во времена первых железных дорог. Тогда это казалось апокалиптическим явлением, явно несущим опасность, но непонятно какую. Железная дорога описывалась как «уничтожение времени и пространства». Завороженность людей транспортными катастрофами происходит из того же источника. Поскольку в обществе мы все ощущаем себя внутри некоего движущегося механизма (Марксов «локомотив истории»), то и страхи наши тоже могут быть облечены в образы транспорта.

Как исследовать страшное?

Страх, в той или иной степени, является составной частью ткани повседневных общественных отношений. Поэтому любая социология должна искать способы осмысления страха и изучения его причин и последствий. Мы видим огромное количество подтверждений существования паник и опасений – от глобальных угроз (климат, терроризм) до тех, которые существуют буквально вокруг письменного стола или кровати (пожар, нападение). Но это рациональные опасения, которые основаны на опыте. Нас интересуют иррациональные страхи, основанные на ощущении жуткого. Однако подчас их невозможно разделить. Лучше всего это заметно на опасениях, связанных с детьми. Является ли страх перед педофилами, похитителями и злоумышленниками более рациональным, чем перед ведьмами и троллями? В целом мы не имеем адекватного понимания генезиса этих опасений, их характера и последствий.

Чтобы понять, что здесь имеется в виду, приведем самый простой пример страшного – лес.

Представьте, что вы идете по темной чаще. Вас окружают большие деревья, а также невысокие растения, вы медленно продвигаетесь вглубь, за густыми зарослями вы не различаете, что происходит вокруг, а слышите только щебет птиц, звуки ветра и собственных шагов. Вдруг вы видите, что из-за деревьев, прямо в нескольких десятках метров перед вами, выходит медведь.

Человек, оказавшийся в такой ситуации, испытает мощную адреналиновую реакцию. Дальнейшие действия будут развиваться из сценария «бей-беги», или же страх приведет к ступору. Успешно (то есть если человек выживет – кажется, это возможно, только если медведь уйдет) вышедший из такого происшествия будет описывать свои впечатления как «ужас» или «сильнейший страх».

По-другому будут происходить процессы у охотника, который специально вышел в лес, чтобы встретиться с медведем, – он должным образом экипирован и имеет необходимое оружие. Он хочет встретиться со зверем и, увидев его, может испытать страх, однако вместе с ним придет азарт и предвкушение победы.

А теперь представьте, что вы пришли в лес не одни. Вас сопровождают опытные провожатые. Тогда при появлении медведя включатся совсем другие механизмы, уже социальные, а не физиологические. Группа имеет свою иерархию, разделение труда и культуру – целый социальный мир, который она принесла вместе с собой в лес. Вид медведя вызовет не только страх, но и оживление, особенно если именно за этим вы и пришли, ваше доверие к провожатым высоко и вы уверены, что они знают, что делать, чтобы зверь не подошел слишком близко.

Такое доверие преодолевает реакцию страха, если строится в рамках заранее установленных социальных и экономических отношений (которые в свою очередь должны быть встроены в более широкий социокультурный контекст).

В социологии довольно неплохо изучены в качестве общественных явлений риск и доверие (Бек, Гидденс, Луман и другие), при этом страх оставался как бы за пределами известных теоретических рамок.

Мы видим, что страх вплетен в большой клубок физиологических, психологических, социальных реакций и отношений. Он в целом зависит от среды, а не от того, чего мы боимся или испугались. Это кратко описал австралийский социолог Джек Барбалет: «Объект страха воспринимается не как источник угрозы, которого следует избегать. Объектом страха скорее является ожидание негативного исхода»[26].

Реальная или надуманная опасность того, что может произойти в будущем, является основной составляющей страха в настоящем. Важно, что и сама эта боязнь может стать опасностью в будущем, например, альпинист очень зависит от собственного доверия себе и своим навыкам, а исход некоторых происшествий на дороге зависит от уверенности водителей. Это в том числе одно из воплощений социологической «теоремы Томаса»: если человек определяет ситуацию как реальную, то она станет реальной по своим последствиям.

Следовательно, страх в любом его виде – это восприятие конкретного события.

Для начала определим, какое место страх занимает в общественных отношениях.

Мы рассматриваем его как эмоцию, проявление чувственной жизни человека. Взгляд исследователя должен обязательно учитывать социально-культурные аспекты и обстоятельства, через которые производятся и передаются эмоции субъектов.

Существует определенная дискуссия о том, чем являются эмоции. С одной стороны – они социальны и регулируют отношения в группе, с другой – эмоции имеют яркие физиологические проявления и «управляются» изнутри организма. Мы имеем в виду эти дискуссии, когда описываем социальные аспекты эмоций и их последствия для общественной жизни, но не рассказываем о возможных причинах их возникновения.

Контроль над чувствами – это один из эффектов общественного поведения. Любая культура направлена на поощрение одних и на запрещение других форм эмоционального самовыражения. Для любого социального института (семья, наука, армия) существуют свои допустимые и недопустимые «эмоциональные диапазоны».

Страх, таким образом, существует в определенном «эмоциональном климате». Социология страха не может быть просто связана с функционированием этой эмоции. Она должна изучать культурную матрицу, в рамках которой реализуется это чувство, и следить за связанными с ней формами деятельности.

Страх должен также рассматриваться на уровне общества, где он может даже стать основой