– Я выпорю этого художника его же языком! – зарычал Тарру, но выглядело все так, словно он собирался задушить Сенлина как подвернувшегося под руку. Темные глаза горели под раскрасневшимся лбом, и он заметно дрожал от ярости. – Он не рассказал тебе и половины истории. Не притворяйся, что видишь меня насквозь!

Сенлин покачал головой с непоколебимой суровостью патриарха.

– Он показал мне портрет, который написал в дни вашей дружбы. В вашей бороде было меньше седины, но ошибка исключена – это вы. Он рассказал мне о ссоре, которая случилась после того, как вы спьяну все ему поведали. После этого вы не могли выносить его общество.

– О, так это его история о нашей распре! – Тарру фыркнул и стукнул кулаком по столу. – Дай-ка я расскажу тебе другую половину, и мы поглядим, кто окажется настоящим храбрецом!

– Меня это не волнует. Я не собираюсь вас ругать! – Сенлин схватил друга за руку. – Мы одинаковые. Я рассказал собственную историю, когда пересказывал вашу. Послушайте! Я потерял жену в этом ужасном месте. Я ее искал, болтался туда-сюда и доказал, что являюсь трусом. Я наполовину сошел с ума от надежды и угрызений совести. Я напивался до потери разума. Я спрятался от собственной жизни. Мне конец, Тарру. Я никогда не смогу вернуться домой. Только не в одиночку.

Во второй раз за последние часы Сенлин рассказывал сагу о потерянной Марии. Открыв свою трагедию, он поделился тем, что узнал от художника, не жалея деталей, хоть они и ранили. Было очень обидно думать, что она прошла так близко. Может, они дюжину раз миновали друг друга на улице, но все время смотрели в разные стороны.

Огьер сказал: Тарру ненадежный, ложный друг. И Сенлин мог только надеяться, что его нынешней самоуничижительной честности будет достаточно, чтобы доказать неправоту художника.

По заключении поразительной исповеди Сенлина Тарру вздохнул и повел плечами. Его глаза блестели, когда он взглянул на эфемерное движение под сверкающей мозаикой солнечного света.

– Мне жаль, что так вышло с твоей женой, Том. Никому не пожелал бы такого испытания. Такой жуткой пустоты внутри…

Сенлин не мог допустить, чтобы Тарру погрузился в жалость к себе, хотя, наверное, лучший друг предложил бы некоторое утешение. Но для жалости было слишком поздно.

– У меня не так много времени. Может, мой план и безрассуден, но у меня есть возможность, хотя бы маленькая возможность найти ее. Моя жена не в безопасности дома, Тарру. Она где-то здесь, и она заблудилась. У меня есть доказательства. – Сенлин услышал эхо предупреждения Огьера сквозь слова, что поднимались у него в горле, и ощутил, как возвращается прежний ужас. Возможно, художник был прав, когда сказал, что башня делает дружбу невозможной. Но на что ему еще надеяться? – Прошу тебя, друг, ради меня, ради моей жены, помоги мне украсть эту картину.

– Ты бежишь не с той стороны от бешеной собаки, директор. Зачем рисковать жизнью, когда проще взяться за художника и заставить его говорить? Он упрямец, конечно, но мы можем вытрясти из него правду. – Тарру потряс сжатыми кулаками.

– Вернуть украденную картину – это одно. Пытать кого-то – совсем другое, – сказал Сенлин; и не важно, был ли это наигранный гнев или искреннее убеждение, – Тарру понял, что спорить бессмысленно. – Я не позволю башне превратить меня в тирана.

– Ты понятия не имеешь, во что она тебя превратит! – Тарру рассмеялся и замахал рукой, словно пытаясь разогнать внезапный пафос Сенлина. Когда тот не дрогнул, смех Тарру превратился в невнятное бормотание. – О, уже поздно. Ты уже тронулся умом. Ты хоть представляешь себе, что сделает Комиссар с человеком, которого поймают на воровстве из его дома? Думаешь, твоя жена предпочтет мужа-мученика тому, который далеко, но живет? – Тарру искал на лице Сенлина признаки здорового страха. Вместо этого он увидел, как директор школы решительно подался вперед. – Ты правда хочешь через это пройти?

– Да, – сказал Сенлин.

Тарру достал из кармана белого халата маленькую серебряную фляжку и поднес к губам:

– Твой план плох. Ты ведь это понимаешь? Если бы твой план был лошадью, то с тремя ногами, двумя головами и без задницы. – Он пожевал губами и снова закрутил крышечку фляжки. Сенлин сидел без возражений, хотя Тарру, похоже, ждал хоть одного. Великан сдался первым. – Ну ладно! Дотащим мы твою клячу до города, директор, – твою рахитичную, дефективную клячу.

Тарру резко встал и похлопал себя по карманам в поисках кошелька.

– Мне понадобится новый костюм. Что-то павлинье – такое, чтоб прям жуть.

Снаружи особняк Комиссара напоминал роскошный отель. От улицы к дому вела колоннада. Каждая колонна была полосатой от обворачивающей ее широкой черной ленты. Белый мраморный фасад самого особняка украшали зеленые гирлянды, подвешенные над окнами, из которых лился электрический свет. Два ряда безупречно одетых таможенников стояли перед филенчатыми дверьми, такими же высокими, как колонны.

Сенлин изучал вид, ожидая товарища-заговорщика. Он побрился, причесался и выгладил костюм. Он выглядел почти щеголем, в основном благодаря цилиндру, который ему одолжил – навязал! – Тарру, но на фоне экстравагантной роскоши, что лилась мимо, мог бы с тем же успехом нарядиться в робу торговца рыбой. Костюмы гостей Комиссара были такими вычурными и разнообразными, что Сенлин спросил себя, уж не маскарад ли его ожидает. И гостей были сотни. Мужчины в белых париках или треуголках сопровождали женщин в блистающих тиарах и юбках с обручами или экзотических платьях и тюрбанах, изукрашенных драгоценностями. Он по-прежнему носил простой черный сюртук и узкие черные брюки, с которых по такому случаю срезал вылезшие ниточки. Он больше походил на тень, чем на гостя. Он мог лишь надеяться, что богатства Тарру хватит для них обоих.

Так оно и вышло. Когда Тарру появился, Сенлин не смог решить, на кого он больше похож: на короля или на королевского шута. Его расшитые золотом панталоны нелепо раздувались у колен, огромная шляпа выглядела подушкой для трона шейха, а у зеленых войлочных туфель загнулись кверху носы. Его борода и волосы были подстрижены и навощены, а кожа все еще сияла после недавней ванны. Он театрально поклонился Сенлину.

– Узри самоубийство моды! Ох нет, прошу прощения: модное самоубийство!

Сенлин выдавил из себя слабую улыбку:

– Должен предупредить, я ужасен на вечеринках. Я привык прятаться за яркой личностью жены. – Он поправил узкий черный галстук.

– Ты произведешь лучшее впечатление на нашего хозяина, будучи одетым как гробовщик. Он не такой, как его гости, брызжущие фейерверками и напускающие туман. Он не любит ярких личностей, не в обиду твоей жене, – сказал Тарру и похлопал друга по плечам. Прижав Сенлина к себе, он прошептал, не переставая театрально улыбаться: – Чувства юмора у Комиссара не больше, чем у гильотины.

– Это не утешает, – ответил Сенлин, съежившись. Жесткий воротник врезался в кожу, а желудок скрутило. Его отвага улетучилась, потом вернулась и тут же снова исчезла. – Что-то меня подташнивает.