Он надеялся, что художник правильно все интерпретирует. Казалось разумным соблюдать осторожность. Он написал на сложенной записке адрес пропахшей духами квартиры Огьера и отдал консьержу для доставки. Консьерж был удивлен, получив шекель – достойные чаевые. Не время скупиться; Сенлин должен знать, что записку доставят. Консьерж подозвал молодого портье и отблагодарил Сенлина чопорным поклоном.

Редкий знак уважения, возможно, обрадовал бы Сенлина больше, не сократись его средства до последних шести шекелей. Он почти на мели. Когда ему в следующий раз повстречается Тарру, придется попросить взаймы, усугубив тот долг благодарности, что уже имеется.

В узком переулке на задворках Купален, под знаменами сохнущих отельных простыней пожилой уличный торговец сидел возле жалкой коллекции книг, разложенных на потертом ковре. Если Сенлин хотел выдать себя за художественного критика, ему нужно что-то, на чем можно писать.

Он попросил тетрадь, и ему предложили книгу в переплете из сыромятной кожи, грубовато сделанную, но крепкую. Первые десять страниц какой-то бедолага заполнил потугами сочинить романтические вирши. Сенлин выхватил взглядом несколько строк: «Гиппопотам слюной плюется прям на нашу лодочку. А на носу твой локон вьется, я курс держу на юбочку».

Он скривился и, заплатив продавцу два пенса за дневник, вырвал страницы со стихами.

Здание Таможни цеплялось к стене Купален, словно огромный моллюск. Его самые отдаленные угловые камни, каждый в два человеческих роста, сливались с известняковыми стенами башни. Бюро располагалось слишком далеко от ослепительных зеркальных шаров, и потому здесь царили вечные сумерки. Гранитная кладка потемнела от пятен сырости и заросла лишайником. Здание напомнило покрытую мхом главную башню старинного замка. В стенах были бойницы с тусклыми стеклами, а высоко над ними дозорные патрулировали крепостной вал. Агенты входили и выходили из главных дверей, у них на бедрах поблескивали черные смоляные дубинки. Опускающаяся решетка над арочным входом напоминала разверстую волчью пасть.

Он поправил ремень портфеля на плече и позволил себе перевести дух. Это надо сделать, ради Марии. Нужно притвориться храбрым.

Комиссар, верный слову, приготовился к визиту Сенлина. Агент, стоявший на возвышении из палисандрового дерева под уже знакомым черным знаменем, сразу узнал «профессора» и подозвал кадета, который орудовал метлой в вестибюле. Прыщавый юнец, одетый в бледно-голубую версию униформы таможенника, получил указание проводить Сенлина в солярий. Кадет щелкнул каблуками и резким взмахом руки отдал честь. Послушание юноши со стеклянными глазами показалось Сенлину трагичным; он уже видел, как сильно Таможенное бюро уважает молодежь. В его ночных кошмарах снова и снова повторялась та жуткая сцена, когда парнишке оторвали голову, словно вытащили пробку из бутылки.

Внутри белые стены Бюро заливал свет электрических лампочек, которые горели ярко, как тигли. На каждом углу были стойки с винтовками и саблями. Железные двери распахивались со скрежетом и захлопывались с лязганьем. Топот каблуков по каменному полу звучал как град. Сенлин не мог понять, что за далекие звуки он слышит: смех, перешедший в завывание, или вопли, свидетельствующие о мучениях. Он все еще не чувствовал себя храбрым. Он ощущал себя хрупким и маленьким, как кусочек мела.

Они прошли мимо картографической комнаты со стеклянными стенами, как в террариуме. Внутри на постаментах стояли макеты башни. Подобно странам на карте, кольцевые уделы были окрашены в разные цвета. Невероятно, сколь много над ним все еще неисследованных частей башни! Возле тележки с чаем перед входом в картографическую комнату стояли несколько офицеров; их двубортные кители были расстегнуты, демонстрируя красную подкладку. Они следили за Сенлином внимательно, словно коты, сохраняя непринужденные позы. Кадет с безучастным видом двинулся дальше. Сенлин порадовался возможности проскочить мимо офицеров. Потом его провели через казарму, которая была достаточно большой, чтобы измерять ее в акрах. Команда прачек снимала постельное белье с ряда коек. Было очевидно, что в распоряжении Комиссара – целая армия.

Сенлин шел за быстро идущим кадетом еще четверть часа, прежде чем сообразил: фасад Таможенного бюро слишком мал, чтобы за ним можно было совершить такую долгую прогулку. Ничего удивительного: получается, все здание высечено в стене башни, словно кроличья нора в склоне холма. Каждый шаг приближал Сенлина к солнечному свету.

В конце концов они подошли к винтовой лестнице, которая заканчивалась большой железной дверью. Кадет остановился и повернулся к Сенлину; его молодое румяное лицо напряглось от необходимости смотреть в глаза более высокому «искусствоведу».

– Прошу прощения, сэр, можно задать вопрос?

Сенлин кивнул, одеревенев от изумления.

– На что похожа весна? – спросил кадет. И, смутившись, поспешил добавить: – Я читал, что земля раскрывается и из нее одновременно выскакивают цветы. А звуки при этом раздаются? Земля трясется? Как это пахнет?

Уголки напряженных губ Сенлина приподнялись. Он понял, что вопрос искренний, и ответил откровенно:

– Весна серая, убогая и дождливая на протяжении трех-четырех недель, пока тает снег. По канавам текут ручьи, и все становится влажным, как брюхо лягушки. А потом однажды утром ты выходишь на улицу и видишь, что показалось солнце, что канавы поросли клевером, что на ветвях деревьев показались листочки, словно десять тысяч наконечников зеленых стрел, и воздух пахнет… – он запнулся, подыскивая нужные слова. – …как полная комната прекрасных дам плюс один мокрый пес.

Кадет от удивления ухмыльнулся, но потом вновь напустил на себя безразличный вид и выпрямил спину, словно шомпол проглотил.

– Спасибо, сэр, – сказал он и удалился, щелкнув каблуками.

Сенлин проследил за ним взглядом, изумляясь самой мысли о том, что можно за всю жизнь ни разу не увидеть весны. Мальчик, по всей видимости, никогда не бывал снаружи. Разумеется, чем выше кольцевой удел, тем больше таких жителей.

Он сосредоточился на двери и повернул толстую ручку.

Ослепленный, со слезящимися глазами, Сенлин стоял в дверях солярия, моргая. Солнечные лучи подарили внезапное облегчение. Он почувствовал себя как утопающий, который – пусть и ненадолго – вновь очутился на поверхности.

Солярий выпячивался из фасада башни, словно волдырь. Застекленный каркас возвышался на двадцать футов над головой Сенлина. Свет заливал тщательно навощенный паркетный пол, который был пуст, не считая мольберта и стула. Одинокий агент с дедушкиным брюшком и серыми обвислыми усами представился, изобразив вялый салют, – он особо не утруждался и скорее наклонил голову к руке, чем наоборот. Но, невзирая на его апатичный вид, Сенлин не упустил из вида рукоять кремниевого пистолета, заткнутого за пояс.