– Нет, у нас так облака называли. Это когда выброс с предприятий шел, появлялись рыжие облака, солнце их подсвечивало, очень красиво было. Если лисий хвост низко лежал, значит, утечка хлора, а если высоко поднимался, то аммиачные выбросы.

Ну к чему это? Неужели не понимает неуместность таких детских воспоминаний? И непонятно: глупит или дерзит парень.

– Да, экология Кузбасса – большая проблема, – попытался исправить ситуацию Иван Фомич. – Наша партия прилагает большие усилия для ее решения. И усилия будут только возрастать, смею вас заверить.

– Может, не в усилиях дело? А в точке их приложения?

– Не понял, молодой человек.

– Вообще-то результативность усилий зависит не столько от силы, сколько от выбора точки ее приложения. Партийцев физике не учат?

Повисла пауза. Иван Фомич обиделся за партию. Вера Самойловна обиделась за мужа. И только Света оставалась в приподнятом настроении, она была равнодушна и к партии, и к физике. Ей было любопытно, не более. И даже немного возбуждающе, как будто начинается семейная коррида. Она отметила, что Сергей ведет в счете, и это укрепило ее во мнении, что он незаурядный парень, не похожий на прежних ухажеров. Те бы радостно хлебали редкий чай, напросились бы на идиотские фотоальбомы, начали бы рассуждать о партийном строительстве в период догоняющей модернизации.

Нет, все-таки она не ошиблась, есть в Сергее что-то штучное, самостийное. И она – незаурядная девушка. В этом Света не сомневалась. Стало быть, они – пара. А пара должна быть вместе.

* * *

Решив что-то, Света шла к цели бодро и неуклонно, не отвлекаясь от курса и не обращая внимания на побочные эффекты. Как танк. В данном случае на пути к цели стоял лишь сам Сергей. Он не делал предложения. Держал ее в руках, как жар-птицу, дышал ее духами и туманами, блестел восторженными глазами, но молчал.

Уже и Люська родила орущего племянника, Пашка надулся гордостью и, как гелиевый шарик, вплыл в купленную отцом для молодоженов квартиру. А Сергей все молчал.

Света жила под знаком вопроса «Когда?». Сергей не давался в руки, и поэтому не было более желанного мужчины, чем он. Кажется, уже сам фараон женился бы на такой наложнице. А тут ситуация почти обратная. Она – фараонша местной губернии, дочь партийного рулевого, без которого область может свернуть на кривую дорожку правого или левого уклона. А он? Простой сын шахтера, с перспективой всю жизнь разглядывать лисьи хвосты аммиачных выбросов. Да он должен языком дорогу в загс перед ней вылизывать.

Бросить бы его! Но это невозможно по двум причинам. Во-первых, он штучный, умный, сильный и какой-то притягательный. И бабочки в животе от него стаями разлетаются. Свете было с чем сравнивать. А во-вторых, Света не могла не победить. Потому что не победить для нее означало проиграть. Бросить Серегу – это вариант поражения, отказа от своих планов. Нет, она его дожмет, даже если для этого нужно будет кусать собственный кулак, которым так хочется ударить этого штучного молчуна.

Но Света не дожала. Она дождалась. Все произошло как-то буднично и просто, без лепестков роз и звуков фанфар. Сергей пришел к ней поздно вечером и сказал, что им надо серьезно поговорить. Света перестала дышать, чувствуя, что разговор пойдет о главном. Сейчас он скажет, что учеба заканчивается и им надо определяться. Небось, тоже хочет, как Пашка, влететь в собственную квартиру. Ну не на шахту же ему возвращаться? Дураков нет, даже среди самых штучных мужчин.

Она не могла скрыть победной улыбки, когда Серега начал свой серьезный разговор:

– Вообще-то я за тебя с крыши общаги спрыгнуть готов. Но только этот детский сад закрывается, прыжки откладываются. Мы – взрослые люди, и нам надо думать о будущем, будет оно общим или нет.

Света покровительственно подумала: «Ну вот ты и сдался на милость здравого смысла», но внешне сохранила заинтересованное молчание. Все было невыносимо серьезно. Даже смешно. «Тоже мне, дилемма: на шахту или под партийный навес. Дураков нет, даже среди беспартийных», – продолжала ликовать ее душа. Стало жалко его усилий, захотелось помочь ему веселым «Расслабься!» или небрежным «Да не загоняйся ты так». Но Сергей болезненно дернулся, дескать, не мешай говорить. И продолжил:

– Я возвращаюсь на шахту, я так решил. Если ты готова поехать со мной, то мы можем вернуться туда мужем и женой.

Вернуться? Света чуть дара речи не лишилась. Это кто куда собирается возвращаться? Она? Света? На шахту? Как можно вернуться туда, где ты ни разу не был? Что она потеряла в этом сером и дохлом шахтерском городке?

Света уже набрала воздух, чтобы сдуть со своего жизненного пути этого наглеца, этого зарвавшегося сына шахтера, но в долю секунды она представила все, что будет дальше. И представила это вполне отчетливо, как в кино. Вот она произносит первые возмущенные слова, Сергей молча разворачивается и, не говоря ни слова, уходит. И продолжение гневной фразы она размазывает уже по его спине. Он уходит, оставшись при своем, а она остается с крушением надежд, в полном обломе, в проигрыше, со ртом, полным крика и брани. Отвратительная сцена! Унизительная до невозможности. И уже набранный для крика воздух был тихо выпущен на свободу. Что ж, если у победы такая цена, то она сделает эти ставки. И все равно победит! Шахта – не каторга, с нее в любой момент можно уехать. Главное, не потерять этого штучного парня, видеть его лицо, а не спину.

Она любила Сергея, точнее, испытывала по отношению к нему самые сильные чувства, какие только изведала за свою короткую, но насыщенную жизнь. Просыпаясь, она думала о нем. Засыпая на лекциях, представляла его рядом. Фыркая на родителей, воображала, как бы он мог поставить их на место. Вся ее жизнь была пропитана этим человеком, без него ей было скучно и бесцветно. Правда, ее любовь росла из состязательности, азарта покорить и захватить, получить целиком и безраздельно. И держалась эта любовь на его способности ускользать от нее, быть не вполне ее, жить вместе, но всегда отдельно.

Сергей готов был спрыгнуть ради нее с крыши, в этом она не сомневалась. Она вообще не сомневалась в его словах, зная им цену. Он мог расстаться ради нее с жизнью. Но пока жизнь оставалась при нем, он проживал ее по собственному усмотрению. И это заводило Свету, питало ее любовь токами азарта, не давало расслабиться и заскучать. Это состязательное возбуждение Света принимала за любовь.

Впрочем, это и была любовь. Одна из ее разновидностей. Ведь любовь бывает разной. Нет эталона, который, как платиновый метр, хранится в палате мер и весов в Париже. Рассуждать про это бессмысленно.

Света не рассуждала. Она собрала вещи, выдирая свои кофточки и сапожки из рук рыдающей матери, пытающейся таким нелепым способом удержать дочь, и поехала с Сергеем на его малую родину. По дороге они заехали в загс, где Сергею выдали свидетельство о браке, а Свете – сертификат о ее победе, гарантийный талон обладания самым притягательным мужчиной. Свадьбу решено было сыграть у него дома.

Родители Светы, отпаиваемые валерьянкой, на свадьбу не поехали. Игнорировать свадьбу детей стало их семейной традицией.