такого побоища. А вот я — дитя своего времени отлично знаю, что все «народные» восстания не начинаются на пустом месте. На пустом месте, когда терпеть уже сил нет, они могут вон, как с Москве молчаливую стачку устроить, но никак не пойти громить города. Для этого всегда нужно управление, желательно извне, которое почву подготовит, всех, кого надо по своим местам расставит, и подкупит остальных. Я все это сделал через доверенных людей, того же Гюнтера, еще в то время, когда за компанию бился. Оставалось только поджечь фитиль. Главное, сделать это вовремя.

— Петр Федорович, объясните уже своему тупому слуге все как есть, — взмолился Петька.

— Ох, Румянцев, — я покачал головой. — А ведь не хотел я тебя в подобные игрища втягивать. Но, после того, что ты в Магдебурге вытворял, стало мне понятно, что тип ты тот еще. И чистым, и безгрешным вряд ли жизнь проживешь, тебе твоя внутренняя суть не позволит. Как ты думаешь, власти побегут к тебе с просьбой о помощи?

— Конечно побегут, — Петька пожал плечами. — Раньше они могли на помощь Пруссии рассчитывать, да Австрии, только вот им сейчас не до Голландии, между собой бы разобраться. Особенно, это Пруссии касается, Фридрих-то до сих пор столицу не вернул себе. К англичанам обратиться? Ну, это даже не смешно. А с Францией у них совсем недавно стычка закончилась. Остаемся только мы. Особенно, когда целая армия будет, хм, Ост-Индийскую компанию, да посольство охранять.

— Верно мыслишь, Петя, верно, — я внимательно смотрел на него, пытаясь увидеть сильное волнение. Нет, ничего подобного не было, только непонимание общего смысла поездки. — Они прибегут, но ты им откажешь. Они взятку притащат. Притащат-притащат, даже не морщись. Они протестанты, для них деньги — вот главный царь и бог, и других по своему подобию мерить пытаются. Так что взятку они тебе притащат, а ты с большой неохотой, но пошлешь их на хер. Это недалеко, дорогу сами найдут. Там сейчас горячо, как в аду на сковородке. Они потом снова придут, когда у них уже парики будут подгорать, и прямо спросят, что тебе надо, чтобы ты слегка так расширил охраняемую зону. Ну, мало ли, вдруг послу срочно нужно будет Зеландию посетить, а там тоже беспорядки, да еще и доехать туда надобно. Вот тогда ты с неохотой скажешь, что рад бы помочь таким честным и отзывчивым людям, но от государя по шее получишь, ежели тот узнает о подобном самоуправстве. Так как нельзя вам лезть в дела чужих государств. Вот ежели бы Голландия, тьфу ты, Нидерланды, имели внешнее управление из Российской империи, ну, на худой конец, из Гольштинского герцогства, как австрийская часть имеет внешнее управление из Австрии, вот тогда можно будет разговаривать, тогда бы император, возможно, и помог бы им с бунтами.

— Не согласятся, — уверенно покачал головой Петька.

— Согласятся, — я усмехнулся. — Еще и торговаться начнут, чтобы места в правительстве сохранить. Им терять-то нечего. Они скоро не просто свои места, они головы потеряют. И это не шутка. При любых революциях, революционеры всегда показательно казнят предыдущую власть. Вспомни Кромвеля и несчастного Карла. А французская Фронда? Людовику тогда чудом удалось спастись. Сценарий этой драмы всегда и везде одинаков. Он придуман давно и не нами. Мы только им пользуемся и пожинаем плоды. Да что далеко ходить, не так давно у нас Смутное время закончилось. Так что в итоге голландцы прогнутся, особенно, если кого-нибудь из их Совета, или как там у них законодательный орган называется, парочку депутатов повесят, или еще как жизни лишат, это уж на что фантазии у бунтовщиков хватит.

— Вы иногда говорите страшные вещи, Петр Федорович, — Петька передернулся.

— Что же в них страшного? — я даже удивился. — Если бы в свое время я не подсуетился и не создал обновленную Тайную канцелярию, то, меня, скорее всего, вот тут сейчас не было. Заговор Бестужева бы удался и к коронации готовился бы Пашка, точнее Мария Алексеевна, как регент малолетнего императора. Сохранили бы мне при этом раскладе жизнь? Очень маловероятно. Так что, то, о чем я говорю, всего лишь правда жизни. И вообще, не наша же вина в том, что у них там чернь взбунтовалась, — я развел руками. — Надо было лучше следить за волнениями, которые в стране происходят, ты же понимаешь, что такие вещи просто так не происходят, и не за один день вспыхивает эта бочка с порохом.

— Я понял, что от меня требуется, — Румянцев внезапно жестко усмехнулся. Да, я был прав, из этого прекрасный помощник для меня в итоге получится. — Кто будет выступать временным представителем внешнего управления, если голландцы все-таки согласятся?

— Ты. У Шувалова другие задачи, — я снова повернулся к портрету.

— На обеде, где вы Кондратьева и этого боцмана награждали, адмирал все-таки был в своей одежде. Сумел добраться до собственного гардероба, — Петька начал говорить, чтобы чем-то заполнить возникшую паузу. Он явно хотел что-то еще сказать, но пока не решался.

— Да, похоже на то, — я в это время изучал глаза Петра на портрете. По-моему, не похожи. Хотя, большинство художников рисуют портреты абсолютно неузнаваемо. На моей памяти только новоявленной графине Румянцевой в этом плане повезло. Но так, художник, похоже, не старался. Нарисовал как есть, зачем что-то приукрашать, если девица в монастырь готовится на ПМЖ? И получилось удивительно узнаваемо. Остальные же, пытаясь как-то приукрасить, зачем-то делают из портретов какие-то натюрморты. Надо собственных художников выращивать. Кому бы поручить институт изящных искусств создать, или что-то вроде него? Кто у нас во всем этом разбирается? А ведь, Ванька Шувалов, кто же еще. Сейчас, когда прошла опасность увидеть своего ровесника в любовниках у тетки, Шувалов уже не вызывал во мне былого отвращения. И в искусстве он точно хорошо разбирается. Молод, правда, ну так и я не старик. Прорвемся.

— А почему он вас встречал в рубашке, которая едва брюхо прикрывала? — Петька продолжал мусолить эту тему, по которой уже анекдоты по двору ходили.

— Он меня не ждал, а для Ушакова думал, что и так сойдет. Ну не было ни у кого из них смены одежды. Ты же видел, с каким они перегрузом шли. Чтобы всех людей принять, да товары, все лишнее повыкидывали за борт, включая сундуки с личными носимыми вещами, — я