Неожиданно мне стало жаль этого человека, по-своему умного и энергичного, но потратившего столько сил впустую, на бессмысленные поиски сокровищ, которые ему не принадлежали и которые, вероятно, уже навсегда остались в своем тайнике.

Если, конечно, не произойдет какая-то случайность и сундук опричника не появится из-под земли под лопатой усердного садовода, не развалится, рассыпав драгоценности, под ковшом экскаватора или не обнажит его изменившая русло река.

Но мне в это не верилось. Я был убежден, что здесь, в Ростове Великом, в истории с чернобородым и поиском клада опричника сегодня была поставлена последняя точка.

Еще больше я уверился в этом через несколько дней, когда позвонил Марку и он сообщил, что Отто Бэра выдворили из нашей страны.

Кто знал, что впереди меня ожидают события, которые продолжат эту запутанную историю.

– Мой мозг, – сказал Шерлок Холмс, опершись локтями о ручки кресла и соединив перед собой кончики растопыренных пальцев, – бунтует против безделья… Я вижу высшую награду в самой работе, в возможности применить на практике мой метод. Вы, Уотсон, хорошо его знаете…

– Я даже написал о нем нечто вроде повести под интригующим названием «Этюд в багровых тонах».

– Я видел вашу повесть, – без энтузиазма покачал головой Шерлок Холмс. – И, должен признаться, не могу поздравить вас с успехом. Расследование преступления – точная наука, по крайней мере должна ею быть. И описывать этот вид деятельности надо в строгой, бесстрастной манере. А у вас там сантименты. Это все равно, что в рассуждение о пятом постулате Эвклида включить пикантную любовную историю.

– Но там действительно была романтическая история! – запротестовал я. – Я просто строго придерживался фактов.

– Кое о чем можно было умолчать или хотя бы соблюдать меру в изложении фактов. Единственное, что заслуживает внимания в этом деле, – цепь рассуждений от следствия к причине. Это и привело к успешному раскрытию дела.

Артур Конан Дойл. Знак четырех

Когда я по телефону рассказал Пташникову об аресте чернобородого в Ростове, краевед расстроился, обиженным тоном произнес:

– Что же вы мне не позвонили? Я бы обязательно поехал с вами. Этого авантюриста надо было как копилку вытрясти, все узнать о записках опричника, уговорить отдать их или хотя бы снять фотокопию.

Долго не мог успокоиться Пташников, опять и опять расспрашивал меня, что говорил Отто Бэр, как держался. Я дал краеведу самый полный отчет о случившемся в Ростове и показаниях чернобородого. Умолчал, как и условились с Марком, только об одном – о появлении Отто Бэра в Ярославле и о его визите к Окладину.

В сообщения Ганса Бэра о заговоре против Грозного и тайнике с новгородскими сокровищами краевед поверил сразу. Я пытался выразить какие-то сомнения по поводу участия в заговоре царевича, но Пташников оборвал меня:

– Гансу Бэру не было никакой нужды обманывать. Его записки надо обязательно забрать у чернобородого. Они откроют новую, неизвестную страницу нашей истории.

Мне хотелось выяснить у краеведа, не заметил ли он в Александрове что-нибудь странного в поведении Окладина. Конечно, лучше бы встретиться с самим историком, но позвонить ему и условиться о встрече я так и не решился.

И тут Пташников будто угадал мое желание:

– А не навестить ли нам Михаила Николаевича? Надо рассказать ему об аресте чернобородого.

Я промолчал, хотя внутренне, конечно, обрадовался этому предложению, тем более что Пташников вызвался сам позвонить Окладину.

В тот же день вечером мы встретились с краеведом возле знакомого мне белого дома на набережной Волги, вошли в подъезд, где в прошлый раз скрылся чернобородый.

Признаться, я испытал некоторое волнение, когда Пташников позвонил в дверь на третьем этаже, – как-то после всего случившегося встретит меня Окладин, какими посмотрит глазами? Или он до сих пор не знает, что я следил за чернобородым и поджидал его у подъезда? Тогда почему историк и чернобородый вышли из дома через запасную дверь?

Значит, напрашивался вывод, боялись, что их увидят вместе.

Я заставил себя не думать об этом, иначе Окладин мог догадаться о моих подозрениях и насторожиться.

За дверью раздался собачий лай, кто-то повелительно сказал:

– Гоша, на место! К нам гости.

Дверь открылась, на пороге мы увидели стройную симпатичную девушку в синем халатике. Темные раскосые глаза смотрели на нас из-под каштановой челки с доброжелательным любопытством.

Это была дочь Окладина, с которой я говорил по телефону в тот день, когда в Ярославль приезжал Отто Бэр. Конечно, она не могла узнать меня по голосу, но почему-то я все равно смутился под ее взглядом.

Украдкой еще раз посмотрел на девушку и убедился – первое впечатление не обмануло меня, она действительно была симпатичной, даже красивой, неуловимо похожей на отца.

Нервно постукивая по коврику коротким обрубленным хвостом и задрав кверху важную морду, в углу сидел лохматый черный пес и сверлил меня умными сердитыми глазами.

Пропуская нас вперед, девушка посторонилась, приветливо проговорила:

– Проходите, пожалуйста. Папа ждет вас в кабинете.

Услышав радушный голос хозяйки, пес успокоился. Положив мохнатую морду на толстые лапы, растянулся на коврике и демонстративно закрыл глаза, как бы давая понять, что если нам доверяет хозяйка, то он и подавно не имеет к нам никаких претензий.

– У вас очень суровый сторож, – все-таки с опаской покосился на него Пташников.

Девушка пренебрежительно махнула на пса ладошкой:

– Что вы! Он просто изображает из себя такого, а на самом деле и мухи не обидит.

Приоткрыв один глаз, пес неодобрительно посмотрел на девушку, как бы укоряя ее за такую характеристику.

Следом за молодой хозяйкой мы прошли в кабинет Окладина, откуда доносился стук пишущей машинки. Я решил, что мы пришли некстати, но Окладин нашему появлению вроде бы обрадовался.

– Извините, не встретил, заработался, – встал он из-за стола, пожал нам руки.

Ни тени замешательства не было на его лице. Видимо, он не догадывался, что я знаю о его встрече с чернобородым. Меня это вполне устраивало, я сразу почувствовал себя свободней.

С нарочитой церемонностью Окладин представил девушку:

– Познакомьтесь – моя единственная дочь Ольга. Пока жена на гастролях, она же и домоуправительница.

– Точнее будет сказать – домработница, – тут же лукаво поправила его дочь.

– Между прочим, прекрасно готовит кофе.