Он смешал алкоголь и снотворное? Все ясно. Надо увести отсюда Энни.

— Люк! С ним все хорошо? — раздался шепот из приоткрытой двери.

Надо же, после всего она еще о нем беспокоится…

— Спит.

В мусорной корзине у кровати лежали несколько салфеток. Люк схватил ее и смёл туда все с ночного столика. Хотя ему и плевать на Брайана, все же нельзя, чтобы тот спьяну проглотил лишнюю дозу.

Да уж, Энни одна не справится, убирать придется долго… Но это все потом, а сейчас ей нельзя тут оставаться. Пусть переночует у него.

— Принесу тебе чистую одежду. Пижама подойдет?

Люк щелкнул выключателем в холле, и Энни вздрогнула от яркого света. Наконец разглядев ее, Люк охнул: волосы взъерошены, на щеке запекшаяся кровь — царапины от осколков, на правом предплечье налился огромный синяк. Но хуже всего глаза — покрасневшие и распухшие. Слезы говорили о боли душевной, а это хуже, чем синяки и царапины.

— Да, конечно.

— Ты иди приляг на диван, а я принесу. И поесть что-нибудь тоже.

Энни кивнула и сбросила с ног теннисные туфли, которые схватила, в спешке убегая из дома. Когда Люк выходил из комнаты, оставив на кровати полуголого храпящего Брайана, в голове у него билась одна мысль — поскорей увести Энни. Она неохотно, но послушалась. Слишком растерялась, чтобы противиться. Про себя он решил, что обсудить прием наркотиков и домашнее насилие можно потом — на безопасном расстоянии.

Люк пошел вверх по лестнице. Энни вдруг вскинула голову.

— Только не пижаму Натали, ладно? Какой-нибудь твой старый свитер пойдет.

Он кивнул, подумав, что более странно — Энни в одежде его жены или в его старом свитере. Сперва он даже хотел порыться в шкафу у Мэй, хотя вряд ли бы там что-то нашлось.

Люк поднялся к себе и выбрал для Энни любимые фланелевые штаны и хлопковую серую футболку, которая значительно уменьшилась в размерах после его первых опытов со стиральной машинкой. Он сложил вещи на комод и быстро переоделся сам, бросив одежду, в которой ходил на свидание, в корзину для грязного белья. Обычно летом Люк спал в одних трусах, однако сейчас отыскал себе другие штаны и просторную футболку.

— Надеюсь, нарядец сгодится! — сказал он, спустившись в гостиную.

Энни сидела спиной к нему на диване и, закрыв лицо руками, тихо всхлипывала. Люк положил руку ей на спину, ощутив под ладонью атласную ткань блузки.

— Эй, я не дам тебя в обиду.

Она подняла голову. Влажные струйки на щеках мерцали в тусклом свете. Люк потянулся за салфетками на кофейном столике. Чего-чего, а бумажных салфеток у них в доме было навалом.

— Спасибо. — Наверное, он последний человек, которого ей сейчас хочется видеть. Ведь ему известна тайна, которую Энни Гурелла тщательно скрывала.

Ладно, поговорить можно и потом — утром или через неделю, не важно, — главное, чтобы слова больше не причиняли острой боли.

— Если что-нибудь понадобится, скажи.

Люк повернулся, но Энни схватила его за руку.

— Не уходи.

Все эти восемь месяцев Энни поддерживала его, как никто, однако слова, что крутились у него на языке, могли ее ранить. Тем не менее он сел. Держать за руку Энни и Фелисити — разные вещи. У последней ладошка была маленькой, мягкой, дарила тепло и чувство поддержки. Нечто похожее он испытывал, держа за руку Натали. А от холодных длинных пальцев Энни кожа как будто загорелась. Хотелось одновременно и отстраниться, и никогда не отпускать ее. Пугающее чувство. Сердце стучало как бешеное, в голове билась мысль: «Беги!»

— Спасибо тебе, что пришел. Ты единственный человек, которому я доверяю. Я помню, что говорил Энди о твоем отце. Ты тоже знаешь, каково это, когда любящий человек делает больно.

— Отец не любил меня. И то, что с тобой произошло, к любви отношения не имеет.

Люк почувствовал, как напряглась Энни, и был готов к тому, что она вновь спрячется в своей раковине.

— Не имеет, — вздохнула Энни. — Ты прав. — Она положила голову ему на плечо. — Расскажешь про отца?

Люк нервно облизнул губы. О том, что тогда произошло, знала только Натали. Он рассказал ей обо всем в их убежище. Потом, когда он кочевал по приемным семьям, новые родители всякий раз пытались выведать у него ту историю, несмотря на то, что в его деле были изложены все обстоятельства, — некоторым людям просто необходимо услышать исповедь. Однако Энни спрашивала не из любопытства. Он стал свидетелем ее тайны, поэтому мог доверить ей свою. Это по-честному.

— Как сказал Энди, отец был пьян. Он пил всю жизнь, сколько я себя помню. Мама говорила, он нас любит. Я верил в это лет до десяти. А потом стал замечать, что из всех детей сижу на перемене я единственный. Сижу потому, что все тело ломит от ремня, которым он потчевал меня накануне.

Энни вздрогнула. Неужели Брайан тоже бил их сына? Может, именно поэтому тот и не ездит домой с тех пор, как поступил в университет?

— С мамой он обращался еще хуже. Приходил домой за полночь, обзывал ее по-всякому… Я таких слов в жизни не слышал. Если везло, все обходилось оскорблениями, а если нет, он ее избивал. Каждую ночь я молился, чтобы кто-нибудь нас спас. Чтобы Бог забрал папу к себе. Но ничего не менялось.

Люк покачал головой.

— Хуже всего то, что в городе все об этом знали. И никто ничего не делал. Какая-то круговая порука. В полицию не звонили. Мама, конечно, тоже — боялась, что его арестуют. Когда мне было четырнадцать, она забеременела во второй раз. Это вышло случайно, потому что после меня, сказали доктора, у нее больше не будет детей. То, что получилась Вайолет, — просто чудо. Отец даже начал меньше пить, завязал с избиениями… Его позвали на собеседование. Мама тогда была на шестом месяце. Я уж было поверил, что мы станем нормальной семьей…

— Не знала, что у тебя есть сестра.

— Нет у меня сестры.

— А как же Вайолет?

— Она умерла.

— Ох, прости… Если не хочешь рассказывать, не надо.

— Нет уж, давай расскажу, чтобы ты знала, почему я за тебя волнуюсь. Так вот, работу отцу не дали. Он пошел в бар залить горе и встретил там Алекса Керкса, они раньше трудились вместе. И что-то он такое сказал, я до сих пор не знаю. То ли спросил, как дела у мамы — откуда-то узнал, что она беременна… Короче, отцу стукнуло в голову, что ребенок не от него. Никогда не забуду, как он тарабанил в дверь. Весь дом трясся. И я понял, сразу понял, что все вернулось. Он вышиб замок, избил ее… В ту ночь родилась моя сестра. В коридоре, под дверью в кухню. Мертвой.

Люк проглотил застрявший в горле ком.

— Так ты был там?

— Ну да, я сам принимал роды. А потом убежал. Спрятался в сарае, во дворе у Натали. Там она меня утром и нашла. Весь город уже стоял на ушах. Искали меня и отца.