– Ваш мохито.

– Спасибо.

«Надо признать, весьма недурно. Мяты немного, листа четыре, как и положено, но аромат сильный. Значит, бармен изрядно потрудился пестиком над листочками, а не просто швырнул их в стакан. Ром добавлен в меру. Вкус приятный, не приторный, и бьющие в нос сладкие пузырьки отсутствуют. Выходит, здесь царствует содовая. Что ж, вполне прилично, даже здорово. Это творение, пожалуй, оценил бы и сам Хемингуэй».

– Пригласите меня на открытие своего паба, когда покинете лондонский «Хилтон».

– Что?

Катарина молча улыбается талантливому «шейкеру», не реагируя на его вполне очевидное удивление.

«Конечно, я кажусь тебе чокнутой старой теткой. Не старайся уловить ход моих мыслей. Считай, что я плохо выражаю их на английском или ты недостаточно fluent[103]в нем. Итак, вернемся к нашим баранам. Незнакомка никого не ждет и ничем не занята: не читает, не смотрит мелькающие на экране плазменной панели клипы, не обращает внимания на соседей и ни о чем серьезном не думает. Вид у нее отсутствующий, но не сосредоточенный, а витая в облаках, ничего сколько-нибудь путного придумать нельзя. Что еще я могу сказать о ней? К сожалению, дальше пустота. Тупик. Я даже не могу определить, одинока ли она. Не в том смысле, есть ли у нее кольцо на пальце. Я вижу, что нет. А по-настоящему: присутствует ли в ее жизни кто-то важный, счастлива ли она с ним, поссорилась ли? Надо же! Какая я, оказывается, любопытная».

Стеклянная дверь распахивается, и в бар, весело смеясь, в обнимку вваливается молодая пара. Катарина внимательно наблюдает за объектом своего исследования. «Есть. Так я и знала. Никого у женщины нет, а если и был, то очень давно. И от отсутствия чувств она не страдает». Взгляд, которым она наградила влюбленных, был красноречивее всяких слов. Она могла посмотреть равнодушно или не посмотреть вовсе, и это показало бы Катарине только одно: незнакомке нет дела до чужой жизни и в свою она никого пускать не намерена. Скользни женщина по парочке завистливым взглядом, Катарина записала бы ее в ряды страждущих любовного томления; одари их чуть заметной улыбкой – причислила к списку людей, не имеющих личных проблем. Взгляд, которым незнакомка смерила пару, наполнен брезгливостью и раздражением. Конечное, ей могло просто не понравиться шумное вторжение и вульгарное поведение в общественном месте, но это характерно скорее для пожилой пары, продолжающей как ни в чем не бывало потягивать свой тонизирующий чай, а не для тридцатилетней женщины.

«В общем, с дамой все ясно. Кто у нас дальше? Блондин или брюнет?»

– Две кока-колы, Игнасио, и если ты капнешь в них рома, получишь отменные чаевые. – В размышления вклинивается быстрый звонкий английский с певучим испанским акцентом.

«Это уже интересно. Юная дева спокойно предлагает бармену налить ей спиртное, а ее друг, явно не достигший совершеннолетия, нервно озирается. Бар четырехзвездочного отеля – последнее место, куда я бы отправилась на поиски горячительного в их возрасте. Бьюсь об заклад, здесь полно забегаловок, хозяева которых без зазрения совести нарушат закон и с радостью не то что капнут вам в стаканы алкоголя, а наполнят их до краев и Bacccardi, и Flor de Cana, и чем только захотите. Зачем же вы притащились сюда? Знакомый бармен? Но он совсем не в восторге от вашего визита».

Катарина настолько увлекается, что даже не пытается скрыть интереса к вновь прибывшим. Пристально рассматривает молодежь, бурчит что-то себе под нос, улыбается и радостно кивает, отвечая своим догадкам.

– Игнасио, милый, поторопись, – жеманно произносит девчонка, но Катарина жадно ловит повелительные нотки, проскользнувшие в голосе молоденькой «любительницы абсента».

«Так разговаривают с подчиненным, с тем, кто ниже тебя по положению. А каким образом Игнасио может находиться в услужении у этой особы? У нее, наверное, никаким, а вот у ее папочки – вполне. Предположим, она дочь кого-то из управляющих. Тогда оправданы и ее нахальство, и приход сюда. Привела с собой иностранного мальчишку, чтобы продемонстрировать свою крутизну. Смотри, мол, со мной не пропадешь. Паренек чувствует себя не в своей тарелке: бледен, испуган, даже испарина над губой выступила. Могу поспорить на миллион, он американец, поэтому и дрожит, как осиновый лист, от наглости своей подружки. А если попросят удостоверение? А если вызовут полицию? Не бойся, дурачок! Если кого и вызовут, так это отца молоденькой испанки, да и то не факт. Это уж как решит Игнасио. Зависит от того, насколько сильно он мечтает о продвижении по службе».

– Здесь кончился ром. Сейчас принесу, – равнодушно бросает бармен, скрываясь в подсобку.

«Вот вы и попались, детки. Благосклонность папы нужна Игнасио гораздо больше дочерней признательности. После моего мохито у него оставалось добрых полбутылки, которые он поставил под прилавок. Так что удалился он вовсе не для того, чтобы накапать вам, а для того, чтобы «накапать» кому-то поважнее».

Догадки Катарины получают свое подтверждение уже через несколько секунд: дверь бара приоткрывается, указательный палец, словно перст злодейки-судьбы, призывает юную прелестницу к порядку. Метнув злобный взгляд в сторону подсобки, девица понуро бредет к выходу, не обращая ровным счетом никакого внимания на своего застывшего от страха друга. Бармен возвращается, как только исчезает девица, и тихо обращается к юноше:

– На вашем месте, мистер, я бы поторопился уйти. Не думаю, что этот инцидент может оказаться хоть сколько-нибудь приятным вашим родителям или, например, послу Соединенных Штатов.

«Есть! Опять в десятку! Американец! Впрочем, его уже и след простыл. Пора бы и мне идти в номер. Надо выспаться, не то засну за кафедрой, не дочитав до конца доклад и не сорвав заслуженные аплодисменты. Хотя я еще не познакомилась с джентльменами. Ладно, потрачу на них еще несколько минут. Все равно спать не хочется. Симпатичный блондин лет сорока завтра будет выступать на экономическом форуме, который проходит в соседнем здании. Его столик завален бумагами, графиками, таблицами, котировками и вырезками из Financial Times, из которых он отчаянно пытается выложить в Visio какую-то удобоваримую для восприятия публикой схему. Сидит здесь блондин уже часа два, о чем свидетельствуют четыре пустые кофейные чашки, которые Игнасио почему-то не потрудился убрать (надеюсь, в своем пабе он станет лучше заботиться о комфорте посетителей). И будет сидеть еще долго, судя по его поведению: лихорадочный бой по клавишам то и дело прерывается телефонными трелями, копошением в листочках и глубокой задумчивостью».

Отвечая мыслям Катарины, блондин щелкает пальцами в воздухе и сообщает, не отрывая взгляда от своего лэп-топа:

– Двойной эспрессо, пожалуйста.

«Ай-ай-ай. Работа работой, но зачем же так издеваться над собственными сосудами? Если это не единичный случай, то могу предсказать вам помимо атеросклероза изжогу и мочекаменную болезнь, так что дописывайте свой доклад и останавливайтесь, пока не поздно.

Что же мне расскажет о себе, последний неразгаданный любитель ночных посиделок? В общем, ничего хоть сколько-нибудь очевидного с первого взгляда».